И рождаться каждый раз в цепях страданий
человек по сути жизни обречен.
Круг сансары обнимает мирозданье.
Есть ли путь к спасенью? Где он, путь, и в чем?».
И однажды принц, призванием влекомый,
через волю преступил отца,
и ушел он из родительского дома —
навсегда ушел из царского дворца.
И бродил, как бедный странник, Гаутама
в поисках предназначенья своего.
Пыль со всех дорог и тропок Индостана
оседала на сандалии его.
Вел он долгие беседы с мудрецами —
знатоками книг, древней которых нет.
Были их слова, как звездное мерцанье,
исходил от них холодный вечный свет.
И в порыве гордом самоотрешенья,
чтоб в себе животное перебороть,
Гаутама, в роще манговой отшельник,
истязал упорно собственную плоть.
Утихали страсти и росло смиренье,
драгоценной каплей полнился сосуд.
Но молчало око внутреннего зренья,
и не все пути к спасению ведут.
И однажды под могучим древом бодхи
он сидел, освобожденно и светло.
Просветленье, словно это возжелали боги,
на него волною светлой снизошло.
И прервал молчанье Гаутама: «В мире
много есть огня, но правит миром дым.
Благородных истин же — четыре,
и о них я возвещаю всем живым.
Первая из истин: жизнь — круговорот страданий,
изначально существующий закон.
А страдания проистекают из желаний —
вот вторая истина земных времен.
А желания ввергают нас в пучину
неспокойного как море бытия.
Третья истина — в отказе от причины
и привязанностей человеческого „я“.
А четвертая из истин — как просвет в тумане,
как ночная путеводная звезда.
Это — восьмеричный путь к нирване,
путь освобождения от пут земного зла».
Так явился Будда в этом мире,
истинного света властелин,
повелитель поднебесной шири,
внутреннего знанья господин.
Так явился Будда, это карма
воплощенной в сердце правоты.
Бог иллюзий и обмана — Мара
отступил за кромку темноты.
Будде — гуру в желтом одеянье
поклонились бхикшу до земли.
Все дороги в шумном Индостане
к тихой келье в роще манговой вели.
И пришло в движенье колесо
светом осененного ученья.
И улыбкой Будды — знаком просветленья
озарилось истины лицо.
И бредущие по свету караваны
весть о слове Будды разнесли.
И на голос сутры о нирване
отзывались боги и цари.
Обнимала время и пространство
слава об ученье и его творце.
И о нем услышал град Капилавасту,
где раджа в чудесном жил дворце.
Говорят, раджа со всей семьею
поклонился Будде, и на склоне лет,
просветлев и сердцем, и душою,
принял сам монашеский обет.
Так обрел прибежище в Ученье
род и Гаутамы-мудреца.
А великой сутре Просветленья
вторят вслед земля и небеса.
18.5. Вторник.
Сделал ксерокс статьи «La verse» и Обермиллера «Будона». Почитал Биру, монгольского ученого.
С Шурочкой решили сходить в БДТ на Фонтанке. Она ждала в общежитии — оделась для выхода, стала очень симпатичной, какой-то воздушной. Но — увы — билета на брони не оказалось. Зря потолкались у выхода. Лишние билеты выхватывали прямо на глазах. Шурочка даже упрекнула меня в медлительности. Было ветрено, холодно. Пожалев сестренку, пошел к администратору. Начал его донимать, но тот был тверд, как камень, на котором стоит «Медный всадник».
Забежали в «Молочное кафе» на Невском, чтобы согреться. Обошли весь Проспект в поисках хорошего фильма, но попусту. Шли комсомольские фильмы (в честь очередного съезда ВЛКСМ).
Купил в антикварном магазине на Невском дореволюционного издания (1916 г.) книжку стихов Г. Адамовича «Облака».
* * *
Я в гостинице старой живу,
антикварную книжку листаю.
И порою гляжу на Неву
и под шелест страниц засыпаю.
Оживает улыбка цветка
на устах Шемаханской царицы.
Сон, который прервали века,
мне в полночной гостинице снится.
19.5. Среда.
Занимался в БАН. Хотел сделать ксерокс с Шмидт Т. «85 сиддхов» и Лауфера о Миларайбе, но не приняли ввиду неподходящего формата. Почитал Биру о Гуши Цоржи, перелистал Пучковского. Сходил в Кунсткамеру.
«Сансара от нирваны не имеет никакого отличия,
Нирвана от сансары не имеет никакого отличия.
Какими являются границы нирваны,
Такими же являются границы сансары;
Малейшее различие между этими двумя,
Даже самое ничтожное, отсутствует», —
Читать дальше