Камилл Бурникель - Темп

То было так давно. Время от времени эта фраза звучала у него в ушах. Только почему же сейчас, когда он ничем не рисковал и не начинал никакой партии?

Он снова наткнулся на массу народа в холле, который вдруг стал походить на зал ожидания на вокзале, где беспорядочно толкутся люди. Увидел, что в бывшем зимнем саду, во всю его длину, установлен стол, уже украшенный канделябрами и множеством гвоздик и роз. Ленч, ужин «Ротари» или нечто в этом роде. Мир светской хроники, увлекаемый теперь потоком общества, которое уже не очень отчетливо понимает, чем оно является, что собой представляет, движущийся взад и вперед мимо огромных, украшенных гирляндами и ангелочками зеркал, не отражаясь в них.

Он прошел в другой салон, который когда-то был бальным залом. Среди посуды и хрусталя суетились официанты, расставляя приборы и букеты на небольших, с густо накрахмаленными скатертями столиках по периметру зала. Ему очень нравилось это место. Ребенком, когда Грета выполняла здесь иногда кое-какую работу, ему случалось промчаться через весь первый этаж — хотя в принципе входить в отель ему не разрешалось — и остановиться здесь в центре зимнего сада, замерев от восхищения и преклонения перед таким великолепием. Большая люстра, а над люстрой прямо-таки цветочный рай из разноцветного стекла, и, наконец, совсем в глубине — маленькая сцена с занавесом типа арлекин. Все это было на месте, причем в прекрасном состоянии. Ведь рассказывали, что на этих подмостках выступали, — что было с их стороны несколько опрометчиво, — Габриэль Режан и ряд других знаменитостей, несомненно чтобы привлечь внимание кого-нибудь из тогдашних великих, проживавших на Швейцарской Ривьере. Сцена, абсолютно похожая по своим размерам и обрамлению на те, где выступал и он, вместе с Арндтом. Точная копия обыкновенных картонных театров с их немного шизофренической имитацией мрамора, которые нередко встречались в отелях высшей категории — hotels with an atmosphere of refinement and aristocracy, [45] Отели с атмосферой утонченности и аристократизма (англ.). если вспомнить формулу рекламы — в те далекие времена, когда Тобиас был молод.

Однако главным для него всегда было не это обрамление сцены с рисованным занавесом, рамкой и будкой суфлера и не этот знаменитый витраж с металлическими переплетами, воспроизведенный во всех книгах, посвященных такому стилю, и даже на местных почтовых открытках. Что больше всего привлекало внимание прежнего Арама, что заставляло его замирать здесь, — удивительно еще, что он ни разу не уткнулся в ноги Тобиасу и даже никогда не замечал его поблизости, — так это люстра, большая люстра, та самая, что он видел тогда и которая по-прежнему сияла над его головой. Конечно же он мог видеть другие, столь же прекрасные, в некоторых церквях, но Грета его в такого рода места не водила, — да и думала ли Эрмина вообще о том, чтобы крестить его? — и в результате пышные церемонии, переносные алтари, сверкание светильников, цветные витражи, пропускающие лучи солнца, колонны с позолоченными капителями, ангелы… ассоциировались в его сознании не с той или иной церковью, не с тем или иным приходом, а с этим салоном «Ласнер-Эггера», где раз и навсегда застыла, прикрепленная к потолку, со всеми своими фонарями, колпаками, подсвечниками, подвесками, эта чудесная карета фей и святого причастия.

В том, что она еще висела здесь, все такая же сверкающая, словно большая остановившаяся в своем падении ракета, было нечто от чуда. И, обнаружив ее такой прежней, Арам, отнюдь не склонный ко всякому тщеславию, снобизму, показухе, абсолютно свободный от всего этого, вновь и вновь изумлялся тому, что такое нагромождение искусственных элементов и бликов могло стать для него — ровно как и для всех верующих — столь необходимой частью действительности.

Он ее увидел. Она стояла тут, в нескольких метрах, среди группы шумливых туристов, очевидно не очень привычных к белым винам водуазских склонов или Кортайло; они ввалились в лифт, увлекая ее с собой. Должно быть, она заметила его в тот самый момент, когда двери закрывались. Может быть, в этой толкучке она даже выкрикнула его имя. И если она не отделилась от группы, значит, каким-то образом она к ней принадлежала либо ее сопровождала. Неважно. Она была здесь. Где-то рядом. Недалеко. Хорошо бы ей знать, что и он тоже здесь и бродит поблизости.

Теперь он устроился в баре с тарелкой холодных закусок и бутылкой пива «Гине»: лучше поста, чтобы наблюдать за входящими и выходящими, не придумаешь. Люди начинали покидать ресторанный зал и гриль-таверну. Едва он покончил с закуской, как на стул напротив рухнул гигант с всклокоченными седыми волосами, в болтавшемся твидовом пиджаке с засаленными отворотами, от которого за версту несло табаком и портером.