Камилл Бурникель - Темп

— Да, я на вас смотрела… он вам слова не давал вставить. С ним всегда так. Какой темперамент! Вы, должно быть, ужасно устали.

— Вы, наверное, ожидали, что я упаду в обморок, — не смог он удержаться от замечания, несколько выведенный из равновесия этим приемом косвенной атаки.

— Его репутация и его легенда, — продолжала она. — Как их отличить? Я думаю, что он предпочитает свою легенду. Ему плевать на похвалы, адресуемые ему как врачу. Но не на то, о чем все шушукаются…

— Немного переоценивают, вы хотите сказать?

— Да нет… что он еще вполне на уровне в постели!

Она сказала это так, как будто это был один из элементов местного фольклора. Чтобы не остаться в долгу, чтобы не показаться стеснительным, робким, он поддержал эту тему:

— Он всегда был на высоком уровне в этой области своей деятельности.

Была ли у нее заложена в характере, как бы свыше, какая-то способность озадачивать людей либо же она делала все от нее зависящее, чтобы показаться таковой и играть в эту игру?

— Должна все-таки вас покинуть…

Она встала, но теперь уже как какая-нибудь чинная жена, которая дает понять, что пора уходить и прощается с хозяином:

— Спасибо за гостеприимство.

— Останьтесь, — произнес он.

Потом, не зная, как обосновать это требование:

— А почему Родос?

— Потому что это самое дешевое. Да! Разумеется, побывать в Турции… или в Египте. Вот-вот! В Египте… Сфинкс… экскурсия по Нилу!.. Я как-то почти об этом не думала.

Она была уже около двери, спокойно выдерживая внимательный взгляд Арама. Кроме того, что она умеет плавать кролем и обращаться с электротостером для изготовления хрустящих бутербродов, он не знал о ней ровным счетом ничего. Однако сейчас он и не испытывал потребности знать о ней больше. Больше того, что можно было уловить с первого взгляда: нежелание усложнять себе жизнь, манера высказывать то, что приходит на ум, и привычка плыть по течению, пытаясь влиять на события. Пожалуй, он был не в состоянии составить о ней никакого определенного, даже самого общего, суждения и одновременно чувствовал, что не может оторвать от нее глаз, что, даже если бы закрыл их, продолжал бы ее видеть.

— Забавно все-таки… — начал он, но тут же замолчал.

Он споткнулся о ее улыбку, о ее избыток здоровья.

А если и было что-то забавное в создавшейся таким образом ситуации, так это то, что им удалось пробыть вместе все это время — час или больше — и не сказать друг другу ничего существенного либо серьезного, чего-то такого, что раскрыло бы их друг другу.

— Пообедаем вместе завтра.

— Невозможно, — сказала она.

— Шинкер?

— Если вам угодно.

Однако она рассмеялась, словно стремясь показать, что для нее ничто не имело существенного значения, ни то, что она говорила, ни то, что умалчивала.

Она пошла по коридору. Арам нагнал ее.

— Подождите… Если вы живете не в отеле, я могу вас проводить: у меня внизу машина… взятая напрокат.

— А у меня Солекс. К тому же это в двух шагах. А утренний воздух пьянит, не так ли?

Он сжал ее руку.

— Вы очень, очень не похожи на других, — сказал он, — и все же ничто в вас меня не удивляет. Как будто бы я вас хорошо знаю.

— И у меня, — ответила она, — у меня тоже сразу такое впечатление сложилось, когда увидела вас в «Гиге». Очевидно, мы встречаем только тех людей, которых уже встречали. Где-нибудь еще. Или во сне. Или в других людях. Вам не кажется?

Однако она снова разомкнула контакт:

— Терпеть не могу осложнений.

Арам отнял руку, освобождая путь. Но на этот раз она обернулась, пройдя несколько метров:

— Если мы еще встретимся, вы мне расскажете историю про того типа из Гштада, я так поняла, что вы его знали. Здесь дирекция постаралась замять… Хорошо?

Она исчезла; Арам вернулся к себе и закрыл дверь. Так было лучше. Он тоже терпеть не может осложнений. В этой области монополия принадлежит Дории. Однако достаточно ему было спросить себя, когда он залезал под одеяло, удалось ли Дории Изадоре Робертсон успокоить свои нервы с помощью пилюль, как образ девушки опять возник перед ним. Ведь землячка! Мысль показалась ему забавной. В тот самый момент, когда его уносил на своих крыльях сон, сквозь звон хрусталя и серебра опять прозвучала одна из произнесенных во время ужина высокопарных, с фиоритурами фраз Орландо, которая, подобно повторенным в конце фильма титрам, становится для аудитории как бы мелодией сна: «Почему Швейцария не внесла большего во всемирную эротику?.. Очевидно, это упущение!»