Стеф Пенни - Нежность волков

— Ну, вот о чем речь, — произнес он с эдинбургским акцентом. — В Лондоне эта партия будет стоить несколько гиней. Посмотрим… — Он встряхнул шкуру. — Это куница. Видишь, почему мы предпочитаем этих зверюг не стрелять — силки почти не оставляют следов, смотри!

Он помахал перед носом Дональда сплющенной лапой грызуна. Шкура была с головой — маленькая заостренная мордочка с плотно закрытыми глазами, словно бы зверек не мог вынести воспоминаний о том, что с ним случилось.

Он положил куницу, сунул руку в шкуры и быстро, словно фокусник, принялся показывать их Дональду:

— Это наименее ценные: бобер, волк и медведь, хотя и они вполне пригодны — в них хорошо заворачивать ценный мех. Пощупай, какие грубые…

Лоснящиеся шкуры с поджатыми остатками лап перекатывались у него в руках. Дональд взял протянутый мех и удивился, какой он на ощупь. На этом огромном складе смерти он чувствовал скорее отвращение, но, окунув руки в прохладную шелковистую роскошь, ощутил желание приложить мягкий мех к губам. Он, конечно, не стал этого делать, но понял, почему женщины с таким удовольствием набрасывают на плечи подобные штуки: чтобы иметь возможность, слегка наклонив голову, потереться щекой о мех.

Белл продолжал рассказывать, скорее себе самому:

— Но самая ценная… о, это черно-бурая лисица — она стоит дороже золота. — Глаза его заблестели.

Дональд протянул руку, чтобы потрогать мех, и Белл чуть было не отдернул шкурку. Серые, белые и черные оттенки густого и мягкого меха сливались в серебристое сияние; он струился, словно насыщенный водный поток. Дональд убрал руку, так как Белл, похоже, был не в состоянии расстаться со шкурой.

— Ценней его только мех черной лисы, которая тоже водится далеко на севере, но ее можно не встретить годами. В Лондоне за нее отдадут сотню гиней.

Дональд в изумлении покачал головой. Когда Белл начал укладывать меха в деревянный ящик, нежно пристраивая посередине чернобурку, Дональд ощутил неудобство, словно бы вопреки всем усилиям Белла скрыть это он присутствует при некоем тайном акте сладострастия.

Сознание Дональда возвращается к настоящему. Он должен обдумать свой разговор с Джейкобом, чтобы, сопоставив факты, прийти к блестящему решению, так чтобы все встало на свои места, только вот фактов не хватает. Человек мертв, но никто не знает ни мотива, ни даже личности убийцы. Исследуй они жизнь Жаме от его печального конца вспять, узнай о нем все, — привело бы это к истине? Впрочем, он чувствует, что все это пустые размышления; невозможно представить, чтобы Компания решила выделить людей и время для поисков. Кто им этот Жаме?

Мысли его снова обращаются к Сюзанне. Он несколько минут сидел с ней в гостиной, и ни разу между ними не возникло неловкого молчания, и ему показалось, что она находит его интересным и внимательно слушает его. Он слишком нервничал тогда, чтобы получать удовольствие, но ощутил некое подобие счастья, распускающегося, словно почка после канадской зимы. Он снимает очки и за неимением прикроватного столика кладет их на пол у кровати, в надежде, что не наступит на них завтра утром.

Придя в себя после первого потрясения, я сознаю, что опасность не так велика. Стоящему в дверях человеку не меньше шестидесяти лет, вид у него ученый, и, что самое главное, он не вооружен. Выглядит он прямо-таки безупречно: породистое худощавое лицо, орлиный нос, зачесанные назад седые волосы открывают высокий лоб. Он кажется мне вполне добродушным. На самом деле для мужчины его возраста он (как это ни удивительно) просто красив.

У меня есть предосудительная привычка, весьма распространенная в наших краях, где акцент более не является надежным ориентиром, — судить о человеке по его атрибутам. Всякий раз встречая кого-либо нового, я бросаю взгляд на манжеты, башмаки, ногти и тому подобное, дабы определить его положение в обществе и материальное благополучие. Этот человек облачен в яркое пальто, хорошо сшитое, но видавшее лучшие дни, и хотя выглядит он аккуратно и чисто выбрит, башмаки его заношены до неприличия. В тот же миг, который мне потребовался, дабы прийти к этому заключению, я подмечаю, что он сходным образом инвентаризировал меня и, судя по всему, пришел к выводу, что я жена довольно зажиточного фермера. Трудно сказать, сделал ли он следующий шаг, решив, что я увядшая и, возможно, озлобленная бывшая красотка.

— Прошу прощения…

У него приятный голос с выговором янки. Сердце мое замедляет бешеную скачку.