Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Четыре, пять… — продолжал Робер. — Шесть, семь… А! Бруно возобновляет бой!

Бруно действительно удалось схватить противника за запястье и с силой вывернуть ему руку. Кристиан упал на бок. Поднявшаяся с пола пыль слепила Бруно, и он бил наугад по этой белой массе, которая барахталась рядом с ним, бил и пинал её ногами. Ему было трудно дышать, тело его горело, он чувствовал, что больше не в состоянии драться. Он с трудом встал на ноги, но Кристиан, неожиданно схватив его за лодыжку, снова повалил на пол. Бруно головой ударился о цемент; лица, руки, красная пасть калорифера — все закружилось в бешеной пляске у него перед глазами.

— Шесть, семь, восемь, девять, десять, — считал Робер. — Готово, ребятки! Иди сюда, Кристиан, я прижму тебя к сердцу. Молодец, старик!

Шарль решил помочь Бруно подняться.

— Будете обмениваться рукопожатиями? — спросил он. — Нет? Как хочешь. Я, во всяком случае, иду спать.

Все вдруг заторопились к себе, и Бруно видел, как его товарищи один за другим исчезли во мраке смежных подвалов. Кристиан, поддерживаемый Робером, тоже ушел. Присев на корточки возле котла, закрыв глаза, вконец измученный, чувствуя, как учащенно бьется сердце, Бруно долго сидел так, без движения. Можно было подумать, что он спит.

Внезапно чья-то рука коснулась его плеча, — он вздрогнул и открыл глаза.

— Я вернулся за тобой, — сказал «доблестный Шарль». — Ты же не собираешься оставаться здесь навечно. Пойдем…

Он взял его за обе руки и помог встать.

— Ты — хороший парень, поп, — заметил Бруно, заставляя себя улыбнуться. — Прийти на помощь такому вероотступнику, как я…

С огромным трудом он сделал шаг и почувствовал, что сейчас упадет, но Шарль крепко обхватил его за талию и повел к лестнице. Пугливый и обычно малоразговорчивый, сейчас он, казалось, черпал смелость в окружавшей их тьме.

— Я тебе не судья, — прошептал он. — Мне давно хотелось тебе кое-что сказать… Обещаешь не сердиться? Хорошо? Так вот: я молюсь за тебя каждый день.

Приближалась пасха, и небо уже стало по-весеннему светлое. От теплого воздуха начали постепенно исчезать ледяные узоры зимы, в лесах зажурчали ручейки, унося с собой запруды из прошлогодних листьев. В конце марта выдалась неделя солнечной, почти жаркой погоды. Играя в футбол, ученики коллежа снова стали снимать свои куртки. Из окон класса Бруно видел, как послушники подстригали яблони и вскапывали грядки в монастырском саду; у одного из них была большая рыжая борода, пламеневшая в лучах солнца. Все реже стали появляться в небе стаи тяжело махавших крыльями ворон; дни становились длиннее. Почек на деревьях еще не было, но пепельно-серые стволы уже приобрели зеленоватый оттенок, а черные развилки веток припудрил розовый пушок.

Окончились экзамены за триместр, и товарищами Бруно овладело нетерпение: они говорили лишь, о каникулах и считали оставшиеся дни. Он не понимал состояния своих одноклассников, его куда больше занимала та общность, которую он вдруг обнаружил между собой и природой и о которой писал в своем дневнике, — теперь он никогда с ним не расставался. «Впервые в жизни, — писал он, — и я ощущаю приход весны. Все во мне пробудилось, прислушивается, ждет. Только что, прислонившись к стене ограды, я почувствовал, как солнце задержалось на моей щеке, проникло сквозь рубашку; я понял, что эту радость даровала мне Сильвия, и готов был заплакать от счастья».

В вербное воскресенье, возвращаясь с товарищами из церкви, он, к своему удивлению, увидел в холле коллежа Сильвию, которая ходила взад и вперед. Просторное пальто из зеленого бархата переливалось на ней при малейшем движении; маленькая белая шапочка из ворсистого фетра прикрывала темные волосы. Бруно даже не смог с ней поздороваться: появился отец Грасьен, она тотчас ушла с ним. Бруно проследил за ними взглядом: рядом с монахом, шедшим, волоча ноги, она казалась такой изящной, легкой и словно танцевала на высоких каблуках.

Благодаря своим лекциям о счастье супружества во Христе отец Грасьен приобрел репутацию хорошего духовного наставника, и Бруно не сомневался, что Сильвия пришла за советом; его вдруг охватил приступ ужасной ревности. Он не видел Сильвию уже десять дней, и самые невероятные предположения пришли ему сейчас на ум: он боялся, что любовь его перестала быть тайной и Сильвия пришла жаловаться на него. Нетерпение его все возрастало; не зная, куда себя девать, он прохаживался с товарищами по площадке для игр. Он видел, как вдалеке мелькало между деревьями зеленое пальто Сильвии. Он ждал отца Грасьена и, когда тот появился наконец один, пошел ему навстречу. На обычно мрачном лице монаха играла мечтательная улыбка, и это взбесило Бруно. Назвав какую-то книгу, которая будто бы ему нужна, Бруно пошел вслед за монахом к нему в комнату.