Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Я мог бы ответить, — наугад начал Бруно, — что это рассуждение о первопричине, применяемое в отношении неизмеримого, даже вечного…

— И это все, что ты можешь сказать! — воскликнул монах. — Поистине немного для юноши, который считает себя Вольтером. А ведь мы уже подвергли критике этот злополучный аргумент в классе на прошлой неделе! — Он энергично потер тонзуру, самодовольно улыбнулся и наклонился над кафедрой. — Выслушай меня хорошенько, мой мальчик, я дам тебе хороший совет: если человек утверждает, что потерял веру, то он по крайней мере должен знать почему! Ты же об этом говоришь так, точно потерял… ну, скажем… ботинок или галстук. Видно, начитался вредных книжек — какого-нибудь там Сартра или кого-то еще, — ничего не понял, но считаешь теперь особым шиком разыгрывать из себя безбожника.

Ученики веселились, перекидывались шуточками; даже проснувшийся к этому времени Жорж — и тот прыскал со смеху. Дрожа от гнева, злясь на окружающих и на себя самого, Бруно молчал. Мог ли он сказать, что вовсе не терял веру, как ботинок, — а ведь именно это и развеселило весь класс, — нет, он расстался с ней, как с детской одеждой, которая стала мала, обветшала и больше ему не нужна. Если бы он заявил, что, только порвав с церковью, обрел внутреннее спокойствие и умиротворение, познал блаженное состояние, которое исключало всякие сомнения, настоятель закричал бы, что это богохульство. Да, ему страстно хотелось крикнуть им всем, преподавателям и ученикам, что уж, конечно, не пример их веры, пассивной и мертвой, способен заставить его вернуться в лоно церкви. Но к чему это признание? Его товарищи лишь снова расхохотались бы звонким смехом безмятежных людей, которым все ясно и понятно.

Хотя вначале Бруно и страдал подчас от враждебного отношения товарищей, оно в общем не удивляло его. Он многие годы наблюдал за ними, знал их пассивность и покорность; их отдельные выходки и бравада были лишь гримасами пациента, послушно принимающего тем не менее прописанные ему лекарства. Они не только никогда задавались вопросами, а безоговорочно — вместе с причудами синтаксиса и алогичностью истории — воспринимали таинства католической религии, такой удобной и надежной, раз и навсегда решающей за них проблемы добра и зла, отношения к окружающим и к смерти. Они проглатывали это не разжевывая — так же, как идеи патриотизма, классового сознания и правила вежливости. Поведение Бруно, казалось, вызывало у них не меньшее возмущение, чем у настоятеля, словно они в самом деле были шокированы поступком этого революционера, вышедшего из их рядов. Недаром после лекции по религии Кристиан решил высказаться по этому поводу.

— Старик, — заявил он, — позволь сказать тебе, нам надоели эти твои кризисы веры, как тебе угодно их называть. И не думай, пожалуйста, что мы потрясены. Циклоп, может, и считает тебя интересным парнем, но мы — нет. Ты, конечно, не отдаешь себе в этом отчета, все это старо и не модно! Подобные истории давным-давно никого не интересуют.

Бруно, у которого и так было тяжело на сердце, вспылил. Зная, что Кристиан тяготится своим происхождением (а он был сыном торговца углем, тогда как большинство его товарищей принадлежали к семьям крупной буржуазии), Бруно со злости задел его больную струнку.

— Я прекрасно понимаю, что у тебя мировоззрение угольщика, — сказал он, — это наследственное. И я отнюдь не хочу лишать тебя душевного спокойствия. По-моему, это просто чудесно, когда семнадцатилетний парень еще верит в ангелов-хранителей, в Адама и Еву, в вознесение, ну и, конечно, в святого Николая.

Посрамленный Кристиан умолк и удалился. Впрочем, у него и его товарищей появилась новая забота: пошел дождь, и всех интересовало, состоится ли намеченный матч.

В два часа небо немного прояснилось, и игра началась под моросящим дождем, — влажный воздух казался зеленоватым, от сырости футболки прилипали к телу. Хмурые, нахохлившиеся игроки без особого энтузиазма начали прощупывать друг друга. Команда Рубэ, более подвижная, более дисциплинированная и игравшая к тому же грубее, вскоре вынудила команду «Сен-Мора» уйти в защиту. Ее непрерывные атаки, увенчавшиеся забитым голом, вялая игра команды «Сен-Мора» вызывали возгласы разочарования у болельщиков из коллежа, толпившихся по краям поля. Бруно, изо всех сил старавшийся возможно лучше выполнять свои обязанности полузащитника, заметил, что настоятель в необычайном возбуждении семенит вдоль поля, следуя за движениями мяча. Бруно нашел это забавным и улыбнулся: он уже забыл о своей утренней стычке с монахом. В спорте, как, впрочем, и во всем остальном, он всецело отдавался делу и сейчас чувствовал себя лишь футболистом.