Даниель Жиллес - Под сенью благодати

— Совершенно необходимо, дорогой отец. Мальчик слишком долго злоупотреблял нашей доверчивостью. Вы считали его искренним, честным, воплощением невинности, не так ли? А вот, что он пишет, этот ангел во плоти: «Милая С., я думаю о тебе, и мне кажется, будто ты говоришь мне, что в любви все прекрасно — слова и молчание, задумчивость и ласки, наши дни и наши ночи. Мне не нужно даже закрывать глаза, чтобы представить тебя нагой в лучах солнца…» — Настоятель энергичным жестов захлопнул тетрадь. — И таких страниц — не одна! Значит, все обстоит именно так, как я предполагал: вместо того, чтобы отказаться от этой С. и от разврата, Бруно предпочел отречься от веры.

— Неправда! — закричал разъяренный Бруно. Гнев душил его. — Вы всегда и во всем видите только зло, только ваше пресловутое сластолюбие. Если бы это было так, я поступил бы как все: сходил бы к исповеди, следуя вашему совету, и все было бы в порядке — до следующего раза.

— Послушай, Бруно! — оборвал его отец Грасьен. Ты забываешь, с кем говоришь.

— А вы, отец мой, вы тоже сторонник этих полицейских методов, этих обысков, этих допросов? Так знайте же, несмотря на вашу постоянную слежку, вам ничего нас не известно, ничего.

Повернувшись к отцу Грасьену, настоятель обескуражено развел руками и скорчил огорченную мину. Однако гнев Бруно не только не обозлил его, а, наоборот, казалось, забавлял.

— Ладно, ладно, Бруно, — сказал он наконец, — не будем сердиться из-за того, что нас разоблачили. Твоя история довольно банальна. Менее обычно то упорство, с каким ты пытаешься прикрыть это духовным кризисом, думать только, что еще сегодня утром ты утверждал, будто не веришь в существование бога! Я потом расскажу вам об этом, отец мой. — И он зябко потер свою тонзуру. — Можешь идти заниматься, Бруно. Когда напишешь отцу, покажешь мне письмо.

Бруно вышел, кипя от злости; не успел он сделать по коридору и ста шагов, как его нагнал отец Грасьен. Монах хотел было взять его под руку, но юноша порывисто отстранился и пошел дальше. Какое счастье, подумал он, что в коридоре темно и не видно, как он плачет.

— Ты сердишься на меня? — спросил отец Грасьен, продолжая идти, с ним рядом. — Я тебя понимаю. Но как, по-твоему, я должен был поступить? Твой глупый уход помешал мне сказать, что я думаю об этой истории.

Юноша упрямо молчал. Они подошли к комнате для занятий, куда вела застекленная дверь, — на полу коридора возле нее лежал желтый прямоугольник света.

— Запомни одно, — сказал в заключение отец Грасьен, — Я верю тебе. Я знаю, что ты не лжешь. Тебе нужны доказательства? Я попросил настоятеля дать мне твой дневник. — Он сунул руку в карман и вытащил тетрадь в темном коленкоровом переплете. — Вот он: я не хочу его читать, я его тебе возвращаю. Постарайся впредь прятать его получше.

Перелом у Жоржа оказался довольно серьезным, и доктор, не веря в благоразумие пациента, заставил его сидеть дома несколько недель. Бруно писал ему каждые два-три дня, сообщая о том, что ученики прошли за это время в классе и что задано на дом. К этому он добавлял несколько слов о жизни коллежа. В надежде, что его письма прочтет и Сильвия, он шлифовал стиль, острил, а иной раз пускался даже в излияния, полные, однако, таинственных недомолвок. Ему, право же, трудно было рассказывать этому увальню Жоржу о своих сердечных переживаниях. Поэтому он прибегал к различным уловкам, приписывая другим свои чувства, а любимым авторам — мысли, которые могли бы выдать его. Мать сообщила ему о помолвке его сестры Габи; он воспользовался этим, чтобы воспеть любовь. Ему доставляла удовольствие эта игра, полная скрытых намеков, но догадывалась ли Сильвия, что именно в связи с ней он вспоминал о «восхитительных ранетах Булоннэ» или о «дивном вечере, проведенном в сумерках гостиной, где он, окоченевший, вдруг почувствовал, что возвращается к жизни». Не без зависти представлял он себе, как Сильвия ухаживает за Жоржем, но это давало ему повод для нескольких осторожных фраз на тему о «твоей нежной и очаровательной сиделке». К сожалению, Жорж отвечал ему довольно редко, и к тому же это были лишь коротенькие, полные зубоскальства записки.

Бруно очень хотелось получить приглашение в Булоннэ, но и тут ему пришлось схитрить, предложив Жоржу вместе повторить некоторые теоремы. В первое свое посещение, хоть Бруно всячески старался задержаться, он видел Сильвию лишь несколько мгновений в вестибюле, перед самым уходом. Она пригласила его почаще заходить к Жоржу, и эта простая фраза привела юношу в восторг. Он был настолько взволнован, что даже не попытался завязать разговор с Сильвией, и от этой встречи у него осталось лишь воспоминание о том, как молодая женщина, уже поднимаясь по лестнице, обернулась и с улыбкой посмотрела на него.