Даниель Жиллес - Под сенью благодати

Бруно вскипел: подумать только, ведь он едва не принял за чистую монету эти сладенькие слова! Да к тому же еще и не отцовские. Бруно узнал вдруг стиль настоятеля, которой должно быть, посоветовал мсье Эбрару, что следует напасать «заблудшему юнцу». «Будь я на вашем месте, мсье Эбрар, Я бы поговорил с нашим дорогим Бруно на языке сердца. Он весьма чувствителен к этому…» Бруно пришел в ярость и разорвал письмо на мелкие кусочки.

А тем временем отец настоятель, не отрывая глаз от тетрадки, продолжал говорить о доказательствах существования бога. С тех пор как Бруно перестал соблюдать церковные обряды, между ними началась своеобразная война, заставлявшая юношу все время держаться настороже. Монах преследовал его с ожесточением человека, убежденного в том, что он делает благое дело. Он без конца язвил по адресу Бруно и унижал его по мелочам, не упускал случая отчитать его и особенно старался смутить самолюбивого юношу в присутствии товарищей.

Уже несколько раз на своих лекциях по религии он высмеивал «неверие» Бруно, который до сих пор сносил это молча, но теперь поклялся дать отпор при первом же удобном случае. Однако в этот день настоятель, казалось, не обращал на него внимания, и, успокоившись, Бруно принялся обдумывать ответ, который он напишет отцу.

Он знал, насколько бесполезно объяснять ему, что он действительно утратил веру. В мире, в котором жил его отец, такое не случалось, это было просто исключено. В его представлении, как, впрочем, в представлении остальных членов семьи, с церковью мог порвать только выродок, вроде тех несчастных, что погрязают в пороке, нищете и алкоголизме. Хотя сам мсье Эбрар не был особенно верующим и не так уж высоко ставил религию, однако он считал католицизм признаком хорошего тона, необходимым условием благополучия в жизни. Он зачислял в разряд «подозрительных» всех, кто не являлся католиком; «неверие» было равносильно для него «вере в плохое». Впрочем, подобных взглядов придерживалось все семейство Эбрар: они были католиками, так же как гражданами Лилля и патриотами, — не задумываясь над этим. «Отец боится скандала, — подумал Бруно. — Он не хочет, чтобы я стал чем-то вроде кузена Жюльена, которого теперь никто не принимает, так как он открыто порвал с церковью».

Упоминание о горе, которое он может причинить своей «глубоко религиозной» матери, вызвало у него теперь лишь желание пожать плечами. Да, конечно, она была бы шокирована тем, что он перестал соблюдать церковные обряды, и постаралась бы скрыть это от своих подруг, но страдала ли бы она по-настоящему? Бруно сильно сомневался в этом: вера, горячая, страстная, накладывающая отпечаток на весь уклад жизни, была не свойственна его матери. Бруно вспомнил о ее безразличии к вопросам религии и подумал, что, в сущности, лишь ее мелкие сделки с небом свидетельствовали о вере в бога.

Ход его размышления неожиданно был прерван резким возгласом настоятеля.

— Наш друг Бруно, — ядовито заметил монах, — явно не проявляет интереса к лекции. Вы только посмотрите, какой у него мечтательный вид… Я чуть было не сказал, что он грезит об ангелах, но, видимо, нет, раз он больше в них не верит.

Раздалось несколько смешков. Ученики, чувствуя, что Бруно сейчас опять достанется, начали просыпаться, оживились, задвигались.

— И ты ничуть не оспариваешь, Бруно, — продолжал настоятель, — тех доказательств существования бога, которые я только что привел? Такому умному мальчику, как ты, должно быть совсем не трудно доказать, что бога нет.

Сердце Бруно учащенно забилось. Он заколебался, не зная, стоят ли отвечать, но улыбка, появившаяся на лице монаха, заставила его решиться.

— Ваши доказательства, — сказал он, — убеждают меня ничуть не больше, чем, наверно, Паскаля, иначе он не стал бы заключать свое знаменитое пари. Что до меня, то я предпочитаю этого не делать.

— Да, так оно, конечно, удобнее, — заметил настоятель. — Мне хотелось бы тем не менее знать, что ты можешь противопоставить аргументу о первоначальном толчке, о божественном часовщике, как сказал бедняга Руссо. Ну-ка?

Застигнутый врасплох, Бруно не нашелся, что сказать. Он чувствовал на себе иронические взгляды всего класса.

— Ну же! — настаивал монах. — Ты ничего не можешь возразить? Считаю до трех: раз… два…

Он улыбался с притворно-снисходительным видом. Бруно лихорадочно пытался вспомнить, какие доводы, опровергающие существование бога, приводил — впрочем, лишь для того, чтобы доказать их несостоятельность, — на прошлой лекции сам монах.