— Мне плевать.
Ее улыбка становится шире, распространяется на обе стороны, теперь она симметрична. Должен признаться, что Стефани восхитительна. Это вам не какая-нибудь мелкая пакостница. Я продолжаю:
— В тот день, когда ты пожелала принять ванну, да? Ты осталась здесь одна и позабавилась тем, что все измазала каким-то дерьмом, устроила такой бардак, что я забыл о рукописи. И потом, я не знал, с какой тварью связался. Я и представить себе не мог, что ты ненавидела меня до такой степени. Я даже думал, представь себе, — видишь, какой я идиот, — что в глубине души ты хорошо ко мне относишься, что твои выходки ревнивой девчонки не что иное, как уловка, чтобы про тебя не забывали…
Так как я замолчал, она подумала, что я чего-то жду. Чтобы она, например, со слезами бросилась в мои объятия, умоляя: "Прости, о, прости!" и "Я люблю тебя!" Желая меня разочаровать, она с улыбкой повторяет:
— Мне на тебя плевать.
И для пущей выразительности добавляет фиоритуру:
— Хочу, чтобы ты сдох!
Я продолжаю, не ради того, чтобы смутить ее, а чтобы попытаться все же понять последовательность фактов:
— Ты принесла рукопись в лицей. Там у вас наверняка есть мощная копировальная машина. Ты сделала копию, потом вернула рукопись на место до моего возвращения. И потом продала копию Суччивору. Или, может, отдала бесплатно? Из удовольствия причинить мне зло? Суччивор знал, откуда это. Ему знаком мой почерк. Так что он меня сознательно ограбил. Он твой сообщник, может быть, даже подстрекатель. В любом случае вы оба попадете в каталажку.
Она рассмеялась:
— Дурак несчастный! Ты не сможешь ничего сделать! Ничего. В издательском мире все прекрасно знают, что ты один из негров Суччивора. И за это получаешь жалованье. Вся твоя продукция публикуется под его именем. Попробуй докажи, что этот текст исключение! Может, у тебя есть контракт? Свидетели? Ты остался в дураках. Месье играл в секрет, хотел неожиданно, как гром среди ясного неба, появиться на витринах книжных магазинов. Роман века… Фигушки! Ты не можешь ничего сделать. Ничего, ничего, бедный дурак!
Самое худшее, что Стефани права. Я осознаю это по мере того, как она говорит. Над кучей бесполезной макулатуры мне удается выдавить театральную реплику:
— Значит, ты меня так сильно ненавидишь?
— Тебя? М-м-м… Мне нравится ненавидеть. Я от этого тащусь. Этим не грех воспользоваться желающим. Ты понял? Нет? Я не настаиваю… Ладно, я тороплюсь, на тебе свет клином не сошелся, у меня есть другие дела. Прощайте, дамы-господа, я смываюсь.
Она делает осторожный шаг в направлении выхода. Я больше не отвечаю за себя. Она видит по моему лицу, что я готов наброситься на нее с кулаками. Она говорит:
— Если ты прикоснешься ко мне, я закричу "насилуют!". И прикинь, кто тогда окажется в каталажке?
Стефани хватается за свою кофточку обеими руками, готовая разорвать ее при моем малейшем движении. С наглой миной она заявляет:
— Если только ты не захочешь действительно изнасиловать меня. В этом случае я закричу потом.
Мне плевать. Это ходячее зло искалечило мне жизнь. Я должен отомстить. Раздавить эту дерьмовую улыбку, заставить ее проглотить собственные зубы, я должен… Телефон!
Телефон… Хватаю трубку.
— Лизон?
На другом конце рыдания. Водопад рыданий, всхлипов, которые опережают и глушат друг друга. Мучительный страх взрывается во мне, заставляет забыть обо всем.
Стефани воспользовалась этим, чтобы прыгнуть к двери и открыть ее, но на пороге застывает, предчувствуя, что звонок — вестник беды, и ни за что не желая пропустить этого.
— Эмманюэль… Лизон… Лизон…
Это Изабель. Ей не удается ничего сказать. Рыдания душат ее. Она не в силах произнести это слово. Да и к чему? Я и так понял. В моей голове адский шум. Я весь — ужас и оцепенение. Почему? Почему?
— Под поезд… в метро…
Самый ужасный способ. Невыносимая картина вспыхивает перед глазами. Улыбка Лизон раздроблена в кашу из крови, костей, внутренностей… Навсегда, навсегда.
Стефани, видя мое лицо, бледнеет и пятится.
— Плохие новости? Ладно, я ухожу. Совсем забыла, Лизон передала мне для тебя.
Она бросает мне тонкий конверт и убегает. В конверте один листочек, вырванный из тетради в клетку, со словами:
Каким ты можешь быть дураком, любовь моя!
Твоя Лизон навсегда.
(Теперь уже недолго.)
Значит, девочки умирают. Они убивают себя. Они уходят вот так, не говоря ни слова, и бросаются в метро под поезд. С быстротой молнии они превращаются в лужицу, которую легко осушить. И больше не существуют. Конец. Словно никогда не существовали. Воспоминание. Что такое воспоминание? Туманный образ, все больше мутнеющий, ускользающий и стирающийся, черты которого все труднее различить. Немой вопль, всюду сопровождающий тебя. Отчаянный отказ принять неприемлемое, наталкивающийся на жестокую реальность…
Читать дальше