В то же самое время случилась и настоящая трагедия.
Строители завезли песок в один из рядом стоящих дворов. Чистый, жёлтый речной песочек. Детвора ринулась в кучу со своими лопатками и ведёрками и очень скоро обнаружила большой продолговатый предмет. О находке, по секрету, сообщили старшим пацанам, которые явились с молотком и отвёрткой и стали отбивать головку длинного цилиндра. Работа была тяжёлой, многим надоело это занятие, и они разошлись по другим важным делам. Остался Генка, его младший братишка, копавшийся в песке чуть поодаль, и еще один малолетний сапёр, имени которого так никто и не вспоминал впоследствии, потому что любое имя должно было иметь тело, а тела, как раз, и не осталось. Грохот рванувшего снаряда был слышен по всей округе. Слух о трагедии разнесся со скоростью осколков, а сами осколки лишили жизни ещё и младшего братишку Генки. Его самого Бог и Судьба охранили удивительным образом: за мгновение до взрыва он повернулся боком к боезаряду, и осколки так и пошли вдоль худенького тела — по касательной, не нанеся ни одной смертельной раны. Его младшему брату повезло меньше, хотя сидел он на метра три дальше от эпицентра взрыва.
В результате всей чреды событий многие родители, в том числе и Филькины, заточили отпрысков в узкое пространство комнат, с редкими выходами во двор — на час, но с регулярными поверками из окон. В гулком каменном мешке двора звучали разноголосые вопли матерей и бабушек:
— Вова! Будь под окном!
— Саша! Саша! Немедленно иди домой.
— Филя!!
К этому женскому хору подмешивались два баритона старьёвщика и точильщика:
— Вещь, вещь, старый вещь!
— Точу ножи — ножницы, пилы правлю..
Пилы правились, выбрасывались из окон тряпки и стоптанные башмаки, а тоскливое лето приближалось к одному из важнейших жизненных поворотов.
В конце августа, в один из вечеров, мама села за швейную машинку и лихо сочинила двухцветную «бобочку» из двух Веркиных жакетов. Уже сам процесс примерок и подгонок вызывал у Фили лютую ненависть к обновке, тем более, что он был совершенно уверен — все вокруг догадаются о происхождении исходных материалов, и ему не избежать насмешек. К Филькиному счастью и к финансовым трудностям семьи, в это время объявили о новых школьных правилах, по которым все должны были носить одинаковую школьную форму. Филе купили школьный костюм. Радости от общения с плохо скроенной и халтурно сшитой униформой он не получил, но это было терпимо.
Оставалось два дня.
Улегшись на раскладушку, Филя, по обыкновению, дождался, пока родители потушат свет, и накрывшись с головой, включил под одеялом мощный ручной фонарик, подарок дяди Павла. С помощью этого нехитрого трюка ему удавалось регулярно продлевать часы отхода ко сну — родственники были уверены в том, что он уже во власти дрёмы, а Филя продолжал читать. В эту ночь он с трудом переворачивал страницы толстого тома с изображениями истребителей, бомбардировщиков и прочего летающего оружия, представляя себе, как сам окажется за штурвалом «Яка» и, зайдя в хвост «Мессершмиту»:
— Та, та, та, та, та, та, та!
Под одеялом было очень неудобно совершать боевые развороты ладонью-истребителем и Филька рискнул откинуть одеяло в сторону. Луч прожектора вцепился в хвост его самолёта, и фашисты уже готовы были открыть зенитный огонь по его боевой машине, но в тёмном небе мелькнули какие-то странные огни и луч метнулся в сторону.
В этот момент раздался дикий грохот, и весь двор дома номер двенадцать озарился иссиня-жёлтой молнией. Филька не успел испугаться грохота, он испугался реакции мамы. С криком: «Война!» — она слетела с кровати и бросилась к спящим детям, выталкивая их в подвал- бомбоубежище, где все дети уже и сами бывали неоднократно, ибо там, в огромных бочках, солились детсадовские огурцы и мочёные яблоки, исчезновение некоторой части которых обычно оставалось незамеченным.
Но до бомбоубежища дело не дошло.
Повторные вспышки молний и огни из-под крыши трансформатора нарисовали прозаическую картину прохудившегося покрытия подстанции и сильнейшего короткого замыкания, случившегося после проливного дождя.
Ночь была увлекательной, хотя и страшной. На улице орали пожарные машины, во дворе орали друг другу пожарники, предупреждая о том, что воду лить ещё нельзя, матерились электрики, которые орали о том, что тушить уже можно, что подстанцию «отрубили». Не понятно для чего громче всех вопил дворник Гаркуша, требуя от жильцов «закрытия окон».
Читать дальше