Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Цель была трудно достижимой.

Ортодоксальные раввины предавали его анафеме за разрешение приезжать в синагогу в субботу на автомобилях и за попытку включения сала в список кошерных продуктов.

Кроме того, в молодости Марко пытался сделать карьеру украинского телевизионного продюсера, но без видимых успехов, а в среде эмиграции он нашел потрясающую компенсацию своим творческим амбициям и несбыточным планам. Единственное, что его дико раздражало, это необходимость платить эмигрантам деньги за работу. День зарплаты был для Марко днем адских мук. Он заставлял работников ехать за чеком сто двадцать километров, долго прятался в разных углах своего убежища и лишь под вечер выскакивал с пачкой конвертов в руке и раздавал их совершенно одуревшим от ожидания людям.

Суммы были мизерными. Вместо двухнедельной оплаты, он платил дважды в месяц, чем экономил на каждом работнике зарплату за четыре недели в год. Всевозможные расходы и комисионные, положенные рекламным агентам, он выплачивал от случая к случаю, всячески оттягивая и этот акт. О приобретении аппаратуры или новых кассет с ним мог разговаривать только железный Михайло, который и тянул-то, в основном, весь груз повседневного производства.

Обо всем об этом шепталась толпа во дворе босса, Марко Пивня, а он, тем временем, хохотал истерическим смехом в глубине дома, готовясь к ненавистной процедуре раздачи чеков.

Филимон понимал, что англоязычным батракам выбирать особо было не из чего. Даже Пола Валенти, звезда американского экрана, тихо роптала, но исправно выполняла объем работы равный дневным усилиям рабочей лошади.

Иногда просто не хватало сил, если учесть, что, вернувшись поздно домой, Фил немедленно усаживался за работу, а точнее — работа усаживала его за компьютер. Звуки невесть откуда знакомых голосов, узнаваемые лица и ситуации, жизненные повороты, неожиданные для него самого, складывались в главы чьей-то давно промелькнувшей жизни. Казалось, что на самом деле все это происходило именно с ним, только в другое время, и он просто немножко подзабыл ход событий, а теперь прилежно вспоминал.

Повседневные заботы являлись поутру: работа, знакомства, встречи, старые друзья, которые, все-таки, разыскали его. Бэн и Мирон благополучно отогревались от зимних холодов под крымским майским солнышком, когда обнаружили физиономию старого товарища на экране телевизора в программе эмигрантского канала. Они немедленно примчались в Киев и попытались утащить Филимона на курорт, но канал телевидения работал ежедневно и прогулки по ялтинской набережной пришлось перенести на неопределенное время.

Этот телеканал был просто спасением для стариков-эмигрантов — они даже не питали надежду выучить абсолютно чужой для них украинский язык. Им было всё равно, что смотреть, лишь бы на родном, на английском, тем более было приятно увидеть на экране себя и близких, что и устраивал им Михайло, придумав простую, «как репа», программу, под названием «Hello, my dear emigrants!».

Пола Валенти и Фил, в сопровождении оператора, выруливали на улицы Подола и их немедленно окружала толпа любопытных и желающих попасть на экран телевизора. Говорить можно было на любую тему — толпа всё знала, во всём разбиралась и всему выносила строгие суждения. Доставалось всем — от президентов и королей, до самих телевизионщиков. Их учили: как и что нужно говорить, как одеваться, как относиться к сионизму, антисемитизму и панамериканизму, какие фильмы показывать, а какие выбросить на помойку, как украинцам противостоять экспансии Китая и как растить детей в эмиграции. Разговор шёл в совершенно безапелляционном тоне, иное мнение не допускалось или немедленно высмеивалось и разбивалось в пух и прах. Спасало обычно то, что находилась в толпе какая-нибудь душевная женщина, которая начинала нападать на критиков с криком: «Мы их любим, мы любим наше телевидение, чтоб вы нам были здоровы!» и вся критика отступала на второй план перед «гласом народа», который, как известно из латинского выражения, — «глас Божий.»

И личная жизнь Фила причудливо смешивалась с работой. Его узнавали — в магазине, на улице — и без тени стеснения обращались к нему как к старому приятелю, или неприятелю.

Непередаваемую непосредственность проявляли дамы в торговых рядах супермаркета.

Так, заскочив однажды за селёдочкой и пивом в огромный продуктовый «Intегпаtiопаl»на Верхнем Валу, Филимон стал соучастником эстрадного скетча. Солидная дама, стоявшая в полуметре от него, ткнула в бок соседку по очереди и, ничуть не стесняясь присутствия Филимона, во весь голос объявила: