Игорь Афанасьев - PHANTOM@LOVE.COM (ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ)

Филимон откинулся в кресле и несколько раз резко выдохнул.

Это было невероятно.

Но это случилось. Нужно было понять: что здесь было причиной, а что — следствием. И возможно, всё это было просто совпадением.

Странное чувство овладело Филимоном. Он словно стал легче весом и уловил странное движение вокруг своей головы — подобное чувство он испытывал ранее, когда случались особо удачные спектакли в театре, когда забывались строгие установки режиссёра и приходили неожиданные импровизации и трюки. В такие минуты актёры творят с публикой всё, что хотят, а публика ревёт от восторга. Режиссеры и критики называют эти моменты вдохновением, пишут научные трактаты о том, как это самое «вдохновение» вызвать сознательным путём, но всякий раз оно приходит по своему усмотрению. Нечто подобное испытывал Филимон и тогда, когда на всевозможных пари и юбилеях сходу сочинял рифмованные тосты, записывая их ручкой прямо на салфетках, — он словно брал с полки книгу и выписывал нужные строки, так легко и просто это у него получалось.

Он закрыл глаза и еще раз попытался увидеть место столкновения, но вместо этого увидел вдруг странные силуэты на вершине незнакомой горы. Силуэты обрели очертания длинноволосых всадников в белых груботканных сорочках и в твердых кожаных нагрудниках. Один из всадников обернулся, и Филимон понял, что это девушка. Она взглянула на него серо-голубыми глазами и тронула поводья. Конь осторожно стал перебирать ногами по крутому склону, ведущему к широкой реке, а за ним последовали и другие.

Филимон почувствовал лёгкий гул в голове, словно в его мозгах включили электробритву. Волна свободы и радости накатилась на всё его существо. и он нырнул в этот манящий поток:

…Филимон подстегнул своего рысака, и тот нехотя ступил на скользкий склон горы. Кавалькада вытянулась в длинную цепочку и по узкой тропе протиснулась сквозь кустарник и высокую траву в широкую приречную долину. Здесь всадники пустили коней рысью, и те, кося глазом друг на друга, легко перешли в галоп. С гиком и свистом понеслись всадники по песчаному берегу реки, и встречный ветер распахнул у них за спиной волосы-крылья. За изгибом реки был виден яркий свет высокого кострища. Филимон решил опередить всех и срезал угол пути, пустив коня по мелководью, но тут конь врезался грудью в высокие камыши, и Филимон почувствовал, как его тело переворачивается в пространстве, как он медленно входит головой в холодную воду и как тяжелое мокрое покрывало смыкается над его лицом. Конь продолжал свой бег, а Филимон не мог дотянутся рукой до поводьев, в которых запуталась его нога и за которые конь втаскивал его беспомощное тело все глубже в реку. Грудь распирало дикое желания открыть рот и вздохнуть, но мозг подсказывал, что это конец — и Филимон сцепил зубы из последних сил.

Чья — то сильная рука выхватила его из пучины, и он жадно хватанул губами сочный кусок прибрежного ветра!

— Ух, шило! — одной рукой втащил его на коня отец, а второй сильно треснул по затылку.

Фил попытался вырваться из крепких отцовых рук, но тот железной хваткой прижал его к шее коня и вывез из камышей прямо к раскинутым на берегу шатрам.

Здесь он скинул сына с лошади, словно мокрый куль, прямо к костру, и Филимон увидел рядом с собой глаза матери и услышал ее тихий голос:

— Все ты норовишь поперед всех! Ох, гляди, Филька, доскачешься до отцовского кнута!…

…Филька вздрогнул от этих слов и глянул из своего угла на плачущую Верку, которой уже досталось портновской линейкой и на взъерошенного отца, которого мать успокаивала, отодвинув подальше от детей к входным дверям.

Болело плечо, в которое его долбанула железная тварь, саднили синяки на локтях и коленях, но обиднее всего было то, что вместо радости по поводу чудесного Филькиного спасения, родители устроили настоящую головомойку и ему, и сестре.