Гарри Гордон - Пастух своих коров

— Ведь это не беда, — смущенно бормотал Серафим Серафимович, — паводок зажует, не правда ли?

«Какой здесь паводок», — подумал Петр Борисович и успокоил:

— Ничего, в крайнем случае здесь вырастут незабудки…

— А беда в том, — продолжал Серафим Серафимович, — что сидит напротив и смотрит.

— Кто?

— Кто, кто. Собака. Я вас очень прошу, прогоните собаку, это невозможно!

Петр Борисович оглянулся. Пегая собака сидела в десяти шагах и рассматривала их, склоняя голову то вправо, то влево.

— А, это Песик из Дома Рыбака, ничего, он свой.

— Прогоните, прошу вас, — стонал Серафим Серафимович.

— Как же я прогоню, — рассердился Петр Борисович, — когда вы держите меня за ногу.

Сырой ветер набегал короткими шквалами, вздымал поземку, латунная заря усиливала медный привкус во рту. Серафим Серафимович поднялся. По бледному лицу его катились крупные капли.

— Из царства льда, — продекламировал он, — из царства бурь и снега, как свеж и чист твой вылетает май! — слабо так написать, а, Петр Борисович?

— Я никогда не писал на случай.

— Афанасий Афанасиевич вам бы этого не простил, — надменно сказал Серафим Серафимович…

— Вы собираетесь на рыбалку? — спросил он, откинувшись на подушки.

— Какая рыбалка…

— То-то и оно. Похоже, я привязал вас к стулу. — Серафим Серафимович неожиданно хихикнул. — Ой, простите. А собаку, видимо, надо покормить. Кстати, что еще за Дом Рыбака? Нет ли там транспортных средств?

— А, — махнул рукой Петр Борисович, — там две старушки сидят в сугробе, сторожат.

— Савва, вероятно, еще спит?

— Если и спит, то уже. Он корову подоил два часа назад.

— Ах, да, — все время, знаете, как-то забываю, что в мире существуют нормальные люди.

Петр Борисович задумался и вышел. Вернулся он минут через пятнадцать, запыхавшийся, но довольный.

— Я тут порылся в сарае, — сообщил он. — Бардак, надо сказать, невероятный, — и откопал все-таки стул. Настоящий, венский. Без сидения. И поставил его на памятное вам место. Так что привязывайтесь по мере надобности. Я пошел к Савке.

— Зачем это?

— Как зачем? Опохмелиться. Болею я, — добавил он Савкиным голосом.

— Что ж, вольному воля, — недовольно буркнул Серафим Серафимович. — Только оставьте мне, пожалуйста, сигарет. У меня уже кончились. Надо же, семь пачек было.

— Не мудрено. Ехали ведь на три дня. — Петр Борисович достал пачку LM. — Пять… семь штук.

— Да… вот только теперь начинаются тяжелые времена.

Петр Борисович оглядел болезненное лицо, раненую ногу и подивился мужеству интеллигентного физика.

Савка не удивился приходу Петра Борисовича.

— Болеешь? Правильно. Я говна не делаю. — Он прошел в угол, приподнял какую-то тряпку и черпнул кружкой. — Вот. Попей.

— Ты-то сам ничего?

— А что мне сделается? Дрисня вот напала, что ж об этом говорить. Ты мне лучше покурить дай. Я вот самосада наскреб. Хороший самосад. Только он мне надоел.

— Придется, Савка, потерпеть еще, — сказал Петр Борисович, — протягивая сигарету. — Предпоследняя. Ты все равно фильтр откусываешь.

— Правильно. Ты эту жестянку возьми. Приду покурить. Сегодня что, среда? Ничего, Митяй послезавтра приедет.

— А может такое случиться, что не приедет?

— Может. Он ничего не говорил. Приезжал, и все. Ты пей еще. Мне не жалко.

— Спасибо, Савва. Только я не за тем пришел. Может, знаешь какое-нибудь народное средство? Жалко Херсимыча.

— Что, тоже несет?

Савка походил по комнате, смахнул ребром ладони крошки со стола, поставил коричневую пластмассовую вазу на высокой ножке с несколькими корявыми яблочками.

— Угощайся.

— Свои? — с вежливым удивлением спросил Петр Борисович.

— Какой свои… не растет ни хера. Я по радио слышал, у нас тут… Как его… Полюс холода. Точно тебе говорю. Сам слышал. Позавчера. А это — Нинка принесла. Теленку. А я отобрал немного. — Савка взобрался на табуретку и сорвал со стены пучок травы. — Вот. Зверобой. Завари, как чай. А вот еще пижма. Я ее от блох держу, но, говорят, от желудка помогает. Погоди… — Савка достал из-за печки маленький газетный комок и развернул его. — Вот. Это мне дачник присоветовал. Знаешь, дед из зеленого домика. Понос, говорит, как рукой снимает.

На черной Савкиной ладони лежало что-то сморщенное и твердое, похожее на пересохший гриб, с ямкой посередине. Несколько газетных буковок прилипли к кожистой поверхности ямки. Савка поскреб ногтем, послюнил палец, и буковки исчезли.

— Возьми. Куриный пупок. Херсимычу не жалко. Хороший мужик. Умный. Ты тоже умный… — Савку повело.