Теа Обрехт - Жена тигра

— Придется перемерить, — сказала я, поскольку он меня сбил, и принялась опять подкачивать воздух в манжету.

— Всех так поразили поиски этими землекопами похороненных здесь останков, что люди как-то позабыли, что и у нас самих когда-то была мора. Мы ведь до сих пор кладем монеты и подарки на могилы наших мертвых, зная, что она их заберет. В деревне говорят, что та старуха, которая этих землекопов сюда и направила, все насчет нашей моры знает, потому и заставляет их искать тело, чтобы здесь же его и освятить.

— Откуда ей все это известно?

— Так люди говорят, — сказал фра Антун. — Я же не утверждаю, что и для меня это имеет какое-то значение.

Для меня это тоже никакого значения не имело. Даре со своим семейством явился сюда откуда-то из окрестностей нашей столицы. Наверное, и у нас там хватало всяких мор и прочих сверхъестественных существ, которых невозможно просто так увидеть. Они слоняются возле могил, требуют приношений, и это неизменно кончается тем, что все добро попадает в руки кладбищенских сторожей или цыган.

— Что же там сегодня такое готовится? — спросила я.

— Я и сам не совсем понимаю, — ответил фра Антун. — По словам Даре, та старуха велела ему обмыть и унести с собой прах покойного, оставив лишь его сердце. Во всяком случае, так Даре в доверительной беседе рассказывал Барбе Ивану, а потом слух об этом распространился по всей деревне и через неделю превратился в злобную дразнилку, которую распевали, повиснув на воротах, мальчишки и шепотом повторяли женщины в лавке у бакалейщика, а пьяные и вовсе громко выкрикивали, направляясь домой мимо нашего виноградника.

— Даже ваш попугай эти слова выучил, — сказала я. — Но вы-то, конечно, понимаете, что ни в одном теле, похороненном двенадцать лет назад, никак не могло сохраниться сердце?

— Во что они там верят, меня не касается. — Фра Антун сокрушенно усмехнулся. — Эти люди попросили меня присмотреть за совершением обряда, и я им это обещал. Если только сегодня ночью из виноградника не выпрыгнет сам дьявол, мне будет совершенно безразлично, что они сделают с этим телом.

— Просто удивительно, как это вы готовы простить им такой грех, — сказала я. — По-моему, это ничуть не похоже на католические обряды.

— Не похоже. Да и с православной церковью этот ритуал также не связан. Впрочем, не сомневаюсь, вы и сама знаете. — Он снова улыбнулся. — Но они все же хотели договориться со мной на тот случай, если что-нибудь пойдет не так. Ведь другие монахи ни о чем таком и слушать бы не стали.

— А ваша мать? Она знает, в каком обряде вы собираетесь участвовать?

— Знает. — Его улыбка стала чуть виноватой. — Понимаете, одно из преимуществ монашества заключается в том, что нет необходимости спрашивать у матери разрешение, если тебе нужно исполнить свой святой долг.

— Мне показалось, что она отнюдь не в восторге от этих раскопок на винограднике.

— Не в восторге. Ей это трудно понять. Да и неприятно, когда в твоем винограднике кто-то зарыл мертвое тело. Кроме того, эти люди, прибывшие с вашей стороны, — простите меня, доктор, но они действительно оттуда, — все там перекопали, может, что и повредили. — Фра Антун поправил очки, сползшие на нос, и посмотрел на меня. — Разумеется, моя мать предпочла бы, чтобы я даже не появлялся поблизости от виноградника, когда эти люди там копают. Дело тут не только в зарытом покойнике или в том, что они могут повредить лозы… Здесь в полях всякое случается. — Я оставила надежду измерить ему давление и внимательно его слушала. — Главное, мины. В земле их полно. Они тут на каждом шагу попадаются, даже совсем рядом, на склоне горы, где когда-то была старая деревня. Большую часть, конечно, обезвредили, но некоторые так до сих пор и таятся в земле, только и ждут, чтобы кто-нибудь на них наступил. Пастух, фермер, ребенок — если вздумают пойти напрямки, а не по проверенной тропе. Жахнет такая мина, а все вокруг стараются сделать вид, будто все шито-крыто… — Он смотрел, как я убираю тонометр. — Вот и на прошлой неделе два мальчика в Здревкове на мине подорвались.

Сперва я не поняла, или же это название никак не отозвалось в моей памяти, потому что фра Антун произносил его несколько иначе, чем моя бабушка. Возможно, я не сразу связала название городка со смертью моего деда, потому что менее всего ожидала, что его произнесет именно этот священник. Обстоятельства смерти деда и фра Антун, сидящий в тихой церкви и освещенный яркими лучами солнца, которые пробивались сквозь ветви апельсинового дерева, росшего под окном, настолько не сочетались друг с другом, что я далеко не сразу уловила главный смысл происходящего.