Михаил Елизаров - Мы вышли покурить на 17 лет…

Хмель вышел, заболела бровь. Проснулся утром — сушняк зверский. Попил кипяченой воды из чайника. Снова лег. Фактически на пол — подкачивать матрас сил не было. Спасался цитрамоном и маалоксом. Сделал из полотенца компресс.

В двенадцать разбудила Вика: — Как ты, котеночек?

Назаров что-то простонал.

— Хочешь, я приеду?

— Ой, не стоит, наверное… Я вчера с Вадюхой перебухал… И ебло вдобавок разбил.

— О, господи, котик… Где разбил? Сильно?

— Ну, случайно ударился… Не сильно… В общем, только проснулся, лежу опухший, страшный и с чудовищным перегаром. Ты меня такого увидишь и сразу разлюбишь.

Вика помолчала, потом сказала: — Так смешно… Еще в школе девчонки советовали, чтобы разлюбить парня, нужно представить его на унитазе — ну, как он тужится, пукает… А мне тогда одноклассник очень нравился… Ну, я представляла его на унитазе, представляла и в итоге еще больше полюбила…

— Викусь, солнце, давай я чуть позже перезвоню, — предложил Назаров. — Чуть отлежусь, в порядок себя приведу…

Снова разбудил мобильный. Назаров измученно по-кошачьи алекнул, потом включил представительский баритон: — Добрый… Да сдаю… Двушка, тихий центр, первый этаж. Две комнаты — раздельные — общий метраж пятьдесят два метра. От метро — два шага…

Все-таки отец в Полтаве время не терял и подогнал клиентуру — турфирма интересовалась.

— Вы знаете, — рассудительно гудел Назаров, — я бы хотел шестьсот долларов… Ага… Ну, давайте — ни вашим, ни нашим — пятьсот пятьдесят… Меня на следующей неделе может не быть, я вам оставлю телефон человека… Вадим Вячеславович. Вы с ним договоритесь… Хорошо… Вот и замечательно… До свидания.

— Замкнутый круг… — сказал вслух Назаров. — Жили-были дед да бабица…

Сетка рабица снова откладывалась на неопределенный срок.

С улицы посигналил Вадюха. Назаров выглянул в окно, увидел «девятку». Холодильник торчал из открытого багажника, похожий на сыр из басни про ворону, что во рту держала…

Вадюха занес небольшой телевизор, улыбнулся помятому Назарову: — Здорово, братушка, я скороговорку придумал. Скажи быстро: подобосравшийся подобострастник!

На следующий день Назаров поехал в Москву. Плацкарта не было — даже бокового, брал купе.

Вадюха провожал. Назаров наставлял по турфирме — что и как.

Вид у Назарова был потасканный — ушиб на глазу за прошедшие сутки сделался черно-сливового цвета. И перегар еще… Проводница косилась — мол, «фу-фу, мужчина, не дышите в мою сторону…»

Почему-то было стыдно перед Вадюхой. Будто слово дал и не сдержал. Хотя ничего конкретного не обещал. И с Викой только по телефону попрощался — тоже нехорошо…

— Вадюха, спасибо, дорогой.

— Да перестань, Назарыч!

— Знаешь, — Назаров с трудом подбирал слова, — у меня ощущение, будто я для тебя чего-то не сделал… И понять не могу, что…

— Успокойся, — Вадюха хлопнул Назарова по плечу. — В следующий раз, когда приедешь, исполни для меня ноктюрн Бабаджаняна!

По Вадюхе не было понятно, он просто шутит или еще иронизирует.

Они обнялись, и Назаров поднялся в вагон.

Потом были две таможни. Ночной Белгород окончательно испортил настроение: «Жизнь проебана… Москва-Лариса…»

Назаров долго ворочался — что-то высчитывал. Квартира, дробилки, сетка рабица…

Вспомнил Вадюхиного «подобосравшегося подобострастника» и заулыбался.

Уснул.

К октябрю я поиздержался. Приятели мне подыскали место для зимовки. Знакомые чьих-то знакомых разрешали пожить у них во Внуково на даче. До мая. Фактически даром, платить только за электричество.

У меня совершенно не имелось загородного опыта. Что я знал о дачах? Туда съезжаются гости. Там спорят, похожие на русалок, девки: — У кого лохмаче? — и неизменно побеждает Хозяйка дачи — у нее, как у героини фильма Тинто Брасса, Миранды…

— А есть веранда? — выспрашивал я у Хозяйки. Мы ехали по Киевскому шоссе. Я то и дело косился на Хозяйку, но видел не благодетельницу, а победительницу в стыдных соревнованиях. Сорокалетняя брюнетка, шамаханский мохнатый типаж.

Я представлял, как стылым вечером вынесу из дома закоптелый самовар. В беседке будет стол, прихрамывающий, словно герцогиня де Лавальер. Я усядусь в скрипучее кресло, утеплюсь пледом, а напротив в дактиле «Б у -дет-гру Ст и ть-об-ле Т а -ю-щий С а д…»

— Нет веранды, — сказала.