Ричард Йейтс - Влюбленные лжецы

— Элизабет, мне бы хотелось, чтобы ты хорошенько это обдумала. Я знаю, у тебя была трудная зима, но это ведь с твоей стороны несправедливо. Послушай, выжди пару недель или месяц, а потом уж решай. Потому что здесь ведь есть и преимущества — ну, или могут быть. И потом, мы же друзья.

Слово «друзья» повисло в воздухе, и Элизабет на некоторое время замолчала, будто присматриваясь к нему. Люси уточнила:

— Я имею в виду, что у нас бесспорно много общего, и потом, мы…

— Ничего у нас нет общего. — Глаза Элизабет блеснули злобой, которой Люси никогда в них не видела. — У нас вообще нет ничего общего. Я коммунистка, а ты, наверное, голосовала за Альфа Лэндона [9] Альфред Лэндон (1887–1987) — республиканец, губернатор Канзаса в 1933–1937 гг. Кандидат от республиканской партии на президентских выборах 1936 г., которые он проиграл с огромным отрывом Франклину Д. Рузвельту. . Я всю жизнь работаю, а ты пальцем о палец не стукнула. Я никогда даже не задумывалась об алиментах, а ты на них живешь.

Люси Тауэрс ничего не оставалось делать, как молча убраться из комнаты, подняться наверх, лечь в постель и ждать, когда ее начнут душить рыдания. Но она уснула раньше, чем это произошло, — наверное, потому что тоже немало выпила в тот вечер.

Стояла уже ранняя весна. Они вместе прожили в этом доме шесть месяцев, и конец всего этого уже носился в воздухе. Говорили об этом мало, но все чувствовали, что последние дни не за горами.

Рядом с домом, на другой стороне, чем дом Гарри Снайдера, располагался пустырь, на котором хорошо было играть в войну: кое-где росла высокая трава, в которой можно прятаться; были тропинки и открытые площадки, покрытые слежавшейся грязью: здесь можно было разыгрывать пехотные сражения. Как-то днем Рассел долго болтался на пустыре один, — наверное, думал, что, быть может, гуляет там в последний раз, но без Гарри делать там было, в общем-то, нечего. Он уже направлялся домой, когда поднял глаза и заметил, что Нэнси наблюдает за ним с заднего крыльца.

— Чем ты там занимался? — спросила она.

— Ничем.

— Мне показалось, ты ходил кругами и разговаривал сам с собой.

— Ну да, — ответил он, и лицо его приняло идиотское выражение. — Я все время сам с собой разговариваю. Разве другие не разговаривают?

К его огромному облегчению, она вроде бы сочла его шутку забавной и даже наградила его приятным коротким смешком.

И вот они уже гуляли по пустырю вместе, и он показывал ей основные достопримечательности последней военной кампании. Вон за той травой Гарри Снайдер прятал свой пулемет, по этой тропе Рассел вел свой воображаемый отряд, и первая же очередь сразила его прямо в грудь.

Чтобы воспроизвести эту сцену, он рухнул в грязь и замер.

— Когда вот так получаешь пулю прямо в грудь, уже ничего не сделать, — объяснил он, поднимаясь на ноги и отряхиваясь. — Но хуже всего, когда граната попадает тебе в живот. — И за этим последовало еще одно падение с демонстрацией мучительной смерти.

Когда он умер для нее в третий раз, она поглядела на него задумчиво.

— Тебе страшно нравится падать, правда же? — спросила она.

— А?

— Ну, то есть тебе больше всего нравится, когда тебя убивают, да?

— Нет, — стал защищаться он, потому что по ее тону можно было понять, что в подобном предпочтении есть что-то нездоровое. — Нет, я просто… ну, не знаю…

И хоть удовольствие было теперь подпорчено, они мило поговорили по пути домой; нельзя было отрицать того, что хоть на некоторое время между ними установились товарищеские отношения.

Под впечатлением от этой прогулки Рассел на следующий день, во время обеденного перерыва в школе, вбежал в дом с заднего крыльца, чтобы сообщить ей нечто важное.

Она пришла домой раньше и уже сидела на диване в гостиной, обложившись подушками, и глазела в окно, наматывая темный локон на указательный палец.

— Привет! — сказал он. — Тут такой прикол. Знаешь Карла Шумейкера — такой большой парень из вашего класса?

— Конечно, — ответила она. — Я его знаю.

— Ну вот, выхожу я сейчас из школы, а Карл Шумейкер стоит с двумя другими парнями на спортивной площадке. И вот он мне кричит оттуда: «Эй, Тауэрс, хочешь путевку?» — а я и спрашиваю: «Какую путевку?» — «Путевку в жизнь. Только предупреждаю: хлюпикам ее не дают». Я спрашиваю: «А кто тут хлюпик?», а он отвечает: «Разве не ты? Я слышал, ты настоящий хлюпик. Потому и предупреждаю». И я тогда сказал: «Слушай, Шумейкер. Предупреждал бы ты лучше кого-нибудь другого». И еще потом сказал: «Если очень хочется кого-то предупредить, поищи лучше другого».