Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе

С «вахтой» приехала Гуля. Отдохнувшая, веселая. И все были в хорошем настроении.

Прочитали объявление и разошлись по рабочим местам. «Вахта» ушла, а Петр остался.

— Ты чего? — подошла к нему Гуля.

— Лекцию послушаю. Про молодежь ведь! У нас с тобой сын и дочь.

— И верно. Надо послушать.

Петр выпросил у поварихи вчерашний пирожок, погрыз его, заморив червячка, и пошел бродить по складу, нежась в лучах теплого мягкого солнышка.

В одиннадцать пришла молодая черненькая женщина с горящими темными глазами. Ее сопровождала председатель рабкома.

Рабочие быстро пообедали и собрались в будке — вагоне. Не в пример занятиям по экономике, которые проводил ученый, — народу набилось полно. Женщина — лектор оказалась кандидатом исторических наук, доцентом госуниверситета. Тонконогая, щупленькая, с заостренными чертами лица. Но глаза!.. Глаза поражали каким‑то фанатичным, лихорадочным блеском. Она чем‑то походила на женщину — агитатора времен эсеровского противостояния. Вот сейчас вскинет руку и закричит о своих социал — революционных идеях. Но она очень спокойно заговорила о самом драгоценном нашем достоянии — нашей молодежи. О наших сыновьях и дочерях. А конкретно, о разных молодежных течениях у нас в обществе и причине зарождения этих течений. В частности, о «металлистах», «рокерах» и «бритоголовых панках». Оказывается — бритоголовые каждый год демонстративно празднуют день рождения Гитлера. Они собираются за городом, митингуют там, что‑то проповедуют. В этом году они поклялись в апреле принести в жертву сто человек. На этой почве у них произошел раскол. Отделившаяся часть в назначенный роковой апрель вышла с палками и арматурой, чтобы не допустить кровавого жертвоприношения. Пришлось вмешаться милиции…

Потом она мягким голосом, очень складно поведала о развратных девочках, которые ухитряются беременеть уже в пятом классе. А потом ей поступил вопрос совсем не по теме:

— Вот тут у нас давеча ученый выступал по экономике. Говорит, что надо включаться, работать на совесть. А как работать на совесть, когда в стране полный развал?

И вдруг голос у лекторши зазвенел.

— Дорогие мои! Это же смешно — говорить рабочему, чтобы он работал. А вы что делаете? Разве вы не работаете?

— Вот именно!

— Вы бы ему сказали. А то совестить начал!..

— Щелкопер!

У Петра нехорошо заныло под ложечкой. Кричали‑то ведь самые завзятные бездельники и бузотеры. Как же так! Почему им такая воля? Почему другие молчат?

— Стойте! Стойте! — взвилась со своего места Зоя Ветрова. — Ты чего это, Немыка, наводишь тень на плетень? Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала! И ты тоже, Починков, не кипятись. Уже приложился к бутылке?

— А ты подносила? — огрызнулся небритый Починков и задвигал своей квадратной челюстью.

— Не дождешься, — спокойно обрезала его Зоя Ветрова. — А вы, товарищ кандидат исторических наук, не провоцируйте тут нас. Мы и без того хороши! Правильно ученый говорил тут. Стыдно нам должно быть. Работать честно разучились!.. И жить тоже.

— Женщина! — налилась краской лекторша. — Но только вдумайтесь — рабочему говорят, что он должен работать. А они, эти люди, что делают?

— Что делают, — мы знаем. А вам бы, прежде чем подыгрывать нашим крикунам, надо было познакомиться с обстановкой.

— Конечно!

— Правильно, Зойка! С ними и так никакого сладу нет, а тут еще!.. — загалдели бабы.

Зоя Ветрова села. Встала под невероятный шум дородная Кудрявцева из цеха деревообработки.

— Спасибо вам, товарищ кандидат, за лекцию. Очень интересно вы нам про ребятишек рассказали. А что у вас, в Краснодаре, только энти — бритоголовые и беременные пятиклассницы? А нормальных детей нету? Чего вы нам энти гадости рассказываете? Для чего нам все это? И так жизнь трудная, а вы еще тут! И потом…

Бабы вдруг загалдели, вскочили с мест и стали выталкиваться на улицу.

— Женщины! Дорогие женщины!.. — кричала им вслед кандидат исторических наук. Но от нее отмахивались и уходили. Мужики бросали пасмурные косяки на агитаторшу. Председатель рабочкома пыталась остановить стихийный массовый уход, но ничего уже нельзя было поделать. Даже Немыка и Починков, которым явно по душе пришлись речи ученой гостьи, встали с мест и, разминая в пальцах сигареты, нетерпеливо поглядывали на дверь, всем своим видом показывая, что им пора покурить. Немыка к тому же ухмылялся плутовато.

Это, казалось бы, незаметное событие стало неким водоразделом в настроении людей: одни были за то, чтобы взяться за ум и начать жить и трудиться по совести, другие подстрекали на бузу. Точнее сказать, одни были за ученого — экономиста, который предлагал разумный порядок, хозяйский подход к делу, честный добросовестный труд и процветание, другие — за эмоционального кандидата исторических наук, которая, по сути дела, предлагала стоять на своем, какое бы оно ни было, и требовать улучшения. На этой почве в бригадах и сменах бывали перебранки. Как между отдельными рабочими, так и между целыми группами.