Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе

— У меня разговор к тебе, Олег Игнатьевич.

— Давай, — не отрываясь от дела, добродушно сказал тот.

— Нащет сына Васьки.

— Чо такое?

— Лазит, понимаешь, по кранам у нас на нижнем складе, курочит.

— Что он там раскурочил?

— Говорят крановщики, приборы сломаны.

— Ат, стервец! Опять, значит, за свое? Ну, подленыш!.. Придет из школы, я ему отмечу то место, откудова ноги растут.

— Не — е. Ты особенно не бей. Ты поговори с ним. Мол, люди трудятся на машинах, детишкам на хлеб зарабатывают. На совесть нажми.

— Ты не учи меня, слышь! Брал я и на совесть его, и разговоры разные с ним разговаривал, и подзатыльники навешивал. А толку? Вон в цацках его целая гора разных приборов. Космонавт чертов! Ракету собирается строить.

— Ну тем более! Значит, у него умственный интерес, а не просто так. Может, купить ему какие приборы?

— Ты денег дашь?

— А ты што — жалеешь?

— Говорю — не учи. Топай своей дорогой. Доложил и топай дале.

— Ну так!..

— А вот и так! Не люблю сексотов.

— При чем здесь сексот?

— А при том! — Олег кинул в заготовленную ямку дубовый ошкуренный столбик и шагнул к непрошеному гостю. — Докладывать, видно, мастер! И работу себе такую выпросил. По душе! Так?

— Ну ты, Олег, не обижай‑то зря!

— Иди, иди к своей Гуле. Приласкай, не ленись, а то убежит ненароком. Каждую ночь куда‑то бегает. Говорят, какой‑то армяшка деньгами да подарками прельстил.

— Тю на тебя! Сдурел!

— Я те сдурею, — и Олег схватил топор. — Иди, говорю, своей дорогой.

— Нет. Ты чего окрысился? Что я такого?..

— А то, что за своими вылупками досматривай. Вон Алешка ходит по поселку вшивый!

— Не бреши, дурак!

— Я те вот побрешу! — и Олег, наливаясь краской, поиграл топором. — Тебе, я вижу, больно выслужиться хочется. Со своей овчаркой. Сыщик нашелся!..

Петр отшатнулся. Гугу вскочил, молча оскалился на Олега. Тог опустил топор.

— А эту скотину мы как‑нибудь из ружья пристрелим! — крикнул он вслед удалявшемуся Петру. Тот ковылял торопливо прочь от разъяренного мужика. Уже за железнодорожными путями, выбравшись на дорогу на той стороне поселка, он оглянулся и плюнул в сердцах.

— Ну публика! И что я такого сказал? «Сексот»! Выдумал тоже. Никогда сексотом не был… А тебя, Гугу, скотиной обозвал, — обратился он к Гугу, тершемуся об ногу. — Ты вон шастаешь по ночи на территории склада, лаешь на воришек — они тебе припомнят! Говорю тебе — не шастай, не тронь их. Могут и в самом деле пристрелить. Когда люди проторили дорожку к дармовому добру, то не суйся поперек. На злобу смертельную напорешься. Я это уже понял. А вы, похоже, нет. Они распоясались и уже никого не боятся. Даже ученому человеку дерзят. Слышал вчера на лекции?.. Ты думаешь, они спорили по делу? Как бы не так! Просто он намекнул — только намекнул! — что жить надо по совести. А они уже и окрысились. Видел, как один за дверь вывалился, потом другой? Не согласные! Почуяли угрозишку шкурным своим интересам. Во как! А ты говоришь! Вот и он — Олег — тоже. С ними. И сначала спокойно с нами разговаривал, а потом вспомнил и завелся. Вспомнил, наверно, что ты его ночью облаял. Мешал тащить. Мафия! Да и Ваську своего не стегал он ремешком. Брешет! Лапшу на уши вешает. Небось как раз, наоборот, научал еще пакостить. На кране они тогда возились для отвода глаз. Я теперь припоминаю, чья это была узкоголовая фигура на машине, когда меня грузин пихнул и мандарины всучил. Олег 1там был!.. И заметь себе, Гугу, как он угрожает — не «я пристрелю», а «мы пристрелим». Значит, он не один, значит, их много. И с ними действительно шугки плохи. Вот так и живем: только я направился, чтоб сделать доброе для государства дело, и тут мне по носу. Товарищ ученый — он что, поговорит, поговорит нам про честь и совесть, сядет и уедет к себе в город, в институт, а нам с тобой жить среди этой публики. Улавливаешь мысль? То‑то!..

Лялька, как всегда, встретила его у калитки, взяла за руку и повела в дом.

— Ты меня хорошо встречаешь, — ласково потрепал ее по головке Петр. — Любишь?

— Ага. И мама говорит, чтоб ты не чувствовал, себя чужим у нас.

— Вот как? — удивился Петр. Не знал он, что девочка получает от матери такой «инструктаж». И еще раз приятно подивился чуткости и внимательности Гули. — Хорошая у нас мама…

На кухне, как всегда, было прибрано, на плитке стоял поспевший чайник, а заварной укутан в полотенце. Гуля уже привыкла к тому, что Петр после ночного дежурства любит попить крепкого чаю перед тем как давить «отсыпного». Привыкла к этому и Лялька. Она разделяла с ним эту утреннюю трапезу. Он неторопливо усаживался за стол, пристраивая протезную ногу, Лялька тем временем разливала по чашкам заваренный чай…