Виктор Ротов - Карл Маркс на нижнем складе

Петр, почти каждый день, а то и по нескольку раз в день проходивший «свои владения» дозором, даже не замечал эти принадлежности для похоронного ритуала, а ученый обратил внимание, что на них, на эти принадлежности, идуг самые что ни есть никуда не годные неликвиды — «задохнувшийся» граб, бук, безнадежно сучковатые дубовые плахи, разные полусгнившие обрезки, полусъеденные грибком. Он взял один такой обрезок и, повертев в руках, тяжело перевел дух.

— Вот ведь как! Жить стараемся хорошо, красиво, а ложимся в гроб, сколоченный из какого попало дерьма! Эго что же за философия такая?!.

Петр скептически пожал плечами. Хотел сказать, мол, когда человек умрет, какая разница, в какой гроб его положат? Но не сказал, промолчал. И хорошо сделал. Потому что, поразмыслив на обратном пуги над словами ученого, он почувствовал некую жуткую суть пренебрежения к человеку. Действительно, какой‑то могильный цинизм был в том, что на изделия для похоронного ритуала пускались самые что ни есть дрянные отходы. Неужели человек за всю свою жизнь не заслужил того, чтобы похоронить его с достоинством? Неужели его деяния столь мизерны, жизнь его столь ничтожна, что он большего и не заслуживает?..

Этот ученый начинал ему нравиться. И вообще у него вдруг как бы глаза открылись на здешнюю их нескладную действительность. Он стал тайком осматриваться критически и видел вокруг, в самом деле, вопиющую неустроенность и убогость. Эти горы опилок, что сразу за цехом ширпотреба. (Они в сухую погоду самовозгораются и каждый раз в этом случае он должен вызывать пожарную машину.) А заброшенные почему‑то. сушильные камеры, где мальчишки устроили отхожее место?!.. Из деликатных соображений Петр повел ученого в обратный путь не по до роге, на которой тонут по «брюхо» даже трактора, а вывел на шпалы железнодорожного тупика, где можно было пройти, не увязнув.

Вдоль тупика, тут и там, где на подкладках, а где прямо на земле кисли под дождями и снегами, рассыхались на солнце, видно, уже не один год, большие ящики с поблекшей заводской маркировкой. Видно, оборудование какое‑то.

— Это что за ненужный хлам, так тщательно упакованный и брошенный? — как бы между прочим поинтересовался ученый.

— Не хлам, а станки с числовым программным устройством! — не без доли гордости ответил Петр. — Тридцать тыщ каждый!..

Ученый взглянул на. него насмешливо, хмыкнул скептически. И тут Петр понял, что не гордиться надо, а возмущаться.

Некоторое время шли молча. Петр, стараясь поспеть за ученым, отчаянно скрипел протезом.

— А это наша комната отдыха, — кивнул он на старого образца железнодорожный пассажирский вагон, поставленный вместо колес на деревянный фундамент. — А там — котлопункт. Давайте пообедаем, — предложил он. — А то потом придется в очереди стоять.

Возле столовой, которую Петр назвал котлопункгом, их ждал в приподнятом настроении Гугу. Он широко облизывался и нетерпеливо перебирал лапами.

— А это мой помощник, — представил его Петр ученому. — Зовут его Гугу, а еще — Хороший.

— Хороший? — удивился ученый. — Хотя и в самом деле — приятный пес. А почему Гугу?

И Гугу, будто понимая, о чем идет речь, протрубил добродушно: «Гу! Гу!»

— Вот и представился! — Петр потрепал пса за необъятную холку. — Хороший пес. А Гугу — потому, что вместо «гав — гав», слышали, как у него получается? — «Гу! Гу!» Вот и вся хитрость.

— Действительно! — умиленно согласился ученый и перевел взгляд на веселенькое здание столовой. Новое здание с широкими светлыми окнами, с выкрашенным в голубой цвет тамбуром. Дверь гостеприимно распахнута.

На кухне хозяйничали две женщины. Упитанные, быстроглазые, с заголенными руками. Одна хлопотала у пли ты, на которой исходили паром кастрюли и свирепо шипели сковородки. Другая мельтешила в широком раздаточном окошке. Приветливо улыбалась, тянулась услужливым взглядом к вошедшим: вам чего?

Съели по борщу, по куску курицы, запили компотом. Косточки Петр старательно собрал в горсть и вынес на улицу Гугу.

— А ничего, — сказал ученый, — сытно и дешево. Правда, в борщ уксусу набухали, не пожалели. И капуста шмотьями. И вообще, кроме капусты, по — моему, в борще больше ничего нет. А?

Петр промолчал.

— А вы что, были в Сибири в заключении? — вдруг спросил ученый.

— С чего вы взяли? Почему в заключении?

— Значит, не были. Извините. А почему тогда «котлопункт»?

— Так у нас называют. Вообще в лесной промышленности… — и Петр пустился в рассуждения о том, что лесная промышленность — это не столько заготавливающая, сколько добывающая промышленность. Потому что тяжелый труд под открытым небом, в особых условиях. Идет разработка природного сырья. И как вывод отсюда — оплата рабочих по крайней мере должна быть как в добывающей промышленности…