Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Хоть расшибись, хоть лезь из кожи,

Хоть лбом о стенку колоти,

Ничто тебе уж не поможет,

Коль отвернется коллектив.

Не минет бдительного глаза,

Что ты вчера был пьяный в дым.

С отчетов за год уж ни разу

Не выйдешь цел и невредим.

Брось о защите мысль лелеять.

Надбавку — в памяти сотри.

В день торжества и юбилея

Лист премий больше не смотри.

С уходом старые уловки

Теперь уж больше не пройдут.

И уж со скидкою путевки

Тебе в месткоме не дадут.

И если свалишься в простуде,

Лечь будешь вынужден в кровать,

Никто на яблоки не будет

Тебе копейки собирать.

Не ровен час, прокол случится,

И захотят тебя изъять, —

Никто с работы не примчится

На перевоспитанье взять.

Итог? Он априори ясен,

Фундаментальный примитив.

Ты омерзительно прекрасен,

О нелюбимый коллектив!

Ко мне лицом оборотися,

Объятья жаркие раскрой!

Меня обнюхай, приглядися!

Не видишь разве — я весь твой?!

— А почему бы тебе не заняться йогой? — спрашивает Он.

— Исключено. У меня отсутствует инстинкт самосохранения. К тому же у меня перед глазами страшный пример дяди. Тот занимается йогой лет десять. И знаешь, чем он кончил? Образовались трещины вокруг анального отверстия. И такие, что положили в больницу. Положение скверное, вроде даже безнадежное. Представляешь себе, перспектива! Годами задирать ноги за уши, голодать, избегать женщин и вина, глядеть в одну точку, а подохнуть в расцвете лет от трещин в жопе!!

— Ну так ударься в религию.

— Это дело несерьезное.

— Почему несерьезное? Сотни тысяч (если не миллионы) людей вовлекаются в него.

— Это ничего еще не значит. Движение из десятка человек может быть серьезнее, чем движение из миллионов. Значительность движения зависит от того, кто в нем участвует и каковы его исторические последствия и перспективы. Социально значимые и достаточно молодые люди в религию не идут. Туда идут убогие, пострадавшие, ущербные, психически слабые и больные, отщепенцы, старики. Исторический резонанс религии у нас ничтожен. Он скорее негативен в том смысле, что резонанс имеет не само движение, как таковое, а факты преследования его участников со стороны властей, преподносимые как примеры нарушения прав человека. Религия не имеет у нас никаких серьезных исторических перспектив хотя бы уже потому, что интеллектуальный и образовательный уровень ее значительно ниже такового социально активной части населения. И потом, я не хочу быть праведником. Мне нравится грешить.

— А как насчет национализма?

— У русского национализма три пути в основном. Первый — холуйство перед начальством, «национальная гордость», шовинизм, имперские устремления. Это мне не подходит. Второй — «бей жидов, спасай Россию». Это не подходит мне тем более. Третий — против высшей власти. Это тоже мне не подходит, ибо это — нечто ужасно консервативное, провинциальное. Это — та же власть, только либо еще дремучее нынешней, либо новая революция. К счастью, такая невозможна пока. И вообще, я к людям отношусь не по национальному признаку, а личностно. Может быть, я даже с неграми мог бы дружить. И с китайцами. Не знаю. И, честно говоря, меня наш великий русский народ скорее раздражает своим холуйством и покорностью, чем вызывает сочувствие.

— Так чего же ты хочешь?

— Я бы хотел иметь житейские блага и житейский успех, но за счет своих природных способностей, труда и мужества. Но я и этого уже не хочу.

— Почему?

— Потому что это невозможно. Когда я учился в школе, все считали меня способным. Но я не вылезал, надеясь на то, что учителя сами позаботятся о моих способностях. Но он заботились совсем о другом. В университете я сам и преп даватели (не говоря уж о студентах) чувствовали, что я порядок выше их банды, а меня за это чуть не исключил придравшись к пустяку. А в институте? Даже Учитель считает, что я способнее его. А уж с точки зрения способностей, трудолюбия и оригинальности — он фигура номер оди в наших кругах. Но и он висит на волоске, а меня общим усилиями загоняют в неудачники.

— Так в чем же дело?

— Для меня нет проблемы, чего я хочу. Я к миру отношусь иначе: я могу лишь сказать, против чего я не протестую. Например, я не против подработать сотню-другу Я могу статью кому-нибудь написать. Могу диссертацию сделать какому-нибудь кретину из богатой окраинной республики. Но чтобы за приличную плату.