Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Одно из моих внутренних «Я» (назову его Восточником) постоянно спорит с другим (назову его Западником). Инициатива обычно исходит от Восточника. Западник обычно обороняется, да и то с большой неохотой, вяло и неуверенно. И хотя Западник обычно бывает прав, побеждает обычно Восточник. Почему? Причина тому простая: Восточник жаждет победить и последнее слово оставляет за собою. Западник же мечтает лишь избежать поражения, а если уж поражение неизбежно, так чтобы условия капитуляции были мало-мальски терпимы: чтобы не столько убили, сколько посадили, и чтобы посадили не столько в Сибирь, сколько на Канарские острова. Вот и сейчас только я собрался отдохнуть (от чего?!), как они разбушевались.

— Твой Запад, — спокойно бросил Восточник, — такое же дерьмо, как и мы. Ничуть не лучше. А то и похуже. Скажи, как относятся массы западных бездарных (а массы всегда бездарны, на Западе в том числе!) писателей, художников и ученых к своим талантливым собратьям? Верно, с ненавистью. И всячески стараются им помешать.

— Но ведь на Западе таланты иногда все-таки пробиваются!

— Смотря какие. У нас, между прочим, тоже пробиваются. Хоккеисты, например. Шахматисты. Плясуны.

— Но ведь эту молоденькую чудо-балерину придушили!

— А кто сказал, что она — чудо? Из того, что ее придушили, не следует, что она гений.

Мне надоело слушать этот схоластический спор. И я сам ставлю перед ними обоими эпохальную проблему: а кто изобрел презерватив? Спорщики умолкают. Восточник лихорадочно мыслит в таком направлении: а не изобрели ли презерватив сначала у нас, потом его уворовали на Западе, и он вернулся обратно уже в идеологически искаженном виде?! Западник же, предваряя такой ход мыслей оппонента, соображает совсем в другом направлении: а является ли вообще презерватив явлением культуры?! А не является ли он явлением в антикультуре? Очень модное это словечко, «антикультура». Как и «антимир», «античастица», «антикоммунизм», «антисемитизм»... Западник открывает было рот, но я его обрываю.

— Кретин, — говорю я. — Презерватив есть явление в суперкультуре. Его занесли к нам пришельцы из космоса. Видя, с какой ужасающей быстротой размножаются двуногие твари по имени «человек», и зная, конечно, закон Мальтуса, они и подбросили нам это мощное средство спасения цивилизации.

— А противозачаточные таблетки?!

Их сбросили с летающих тарелок. На Западе их собрала молодежь и устроила сексуальную революцию. А у нас их собрали агенты КГБ и отдали членам и кандидатам в члены Политбюро.

— Зачем?! Они же все равно не...

— Это не имеет значения, — резюмирует Восточник. — Зато на Западе будут думать, будто они способны оплодотворить человечество.

Обличитель прислал в институт штук двадцать писем, прежде чем появился собственной персоной. Когда он представлялся мне, он делал это с таким видом, как будто все должны знать, кто он, и изумляться тому, что видят именно его. Так оно и произошло. Когда он представился, я именно так и поступил: сделал удивленное лицо и воскликнул: «Как, неужели Вы тот самый?!» Он удовлетворенно кивнул, сказал, что он — тот самый и явился лично выяснить, почему до сих пор и т.д. Я сказал, что недостатки, которые он заметил в нашем обществе (помойку со двора не вывозят неделями, в подъездах пьяницы безобразничают, в соседней квартире компании собираются и шумят за полночь), настолько существенны, что их еще не успели тут обдумать как следует. Он был, видимо, польщен и спросил, почему разбор его заявлений поручили такому незначительному лицу, как я. По его мнению, этим должны заниматься академики, в крайнем случае — профессора и доктора. Я сказал, что академики, профессора и доктора уклоняются от решения насущных проблем и сваливают их на младших сотрудников. Его это страшно заинтересовало, и он решил этот факт обличить. Я пообещал ему помочь, но чтобы он на меня не ссылался. Он согласился, и мы начали работать над обличительным материалом, который решили направить (от его имени, конечно) в ЦК, Совет Министров, президиум АН, редакцию газеты «Правда» и журнала «Коммунист». Составили список ведущих философов, подлежащих обличению. Наметили пункты, по которым пойдет обличение: 1) искажение основополагающих принципов марксизма-ленинизма; 2) попустительство и уступки ревизионизму; 3) уклонение от обобщения практики строительства коммунизма; 4) беспринципность, карьеризм, корыстолюбие, стяжательство; 5) моральное разложение. Я так увлекся этим делом, что забросил все свои научные дела. И чем больше я вникал в это дело, тем больше изумлялся уязвимости всех наших ведущих фигур по всем упомянутым пунктам. Я посвятил в свою затею Учителя. Он хохотал до слез и обещал всяческую помощь. Принципы марксизма-ленинизма, сказал он, сформулированы так, что их даже пересказать невозможно, не исказив их и не изменив им. Их даже цитировать без искажения невозможно. Стоит убрать кавычки, как они превращаются в чепуху или ересь. Ревизионизм предупредить невозможно, ибо он сам не знает, с какой стороны он начнет ревизовать свою основу и в какую сторону потянет. Обобщать практику коммунистического строительства имеет право только высшая партийная верхушка, да еще к тому же укрепившаяся у власти и чувствующая свою безнаказанность. Беспринципность у них есть высшая добродетель, — требование метода подходить к оценке всего и вся с учетом конкретно-исторических условий. То, что выглядит как карьеризм, стяжательство, корыстолюбие и т.п., — это им положено по их должностям и чинам. Так что остается лишь моральное разложение. Вот на этом им и надо кровь попортить. Они как огня боятся разглашения конкретных фактов их жизни. Вот ты и сориентируй своего психа на это. Пусть разнюхает, кто и с кем спит, как времечко проводят на дачах, о чем толкуют, с кем встречаются, кто за кого пишет работы, как и за что выпускают на защиту диссертаций, устраивают в институты, пускают за границу. Вот переполох подымется!.. Я в этом духе и проинструктировал своего Обличителя, призвал его к осторожности и терпению. Главное, внушал я ему, конспирация. Надо подготовить такую «бомбу», чтобы вся наша идеологическая сфера разлетелась бы вдребезги. Обличитель проникся важностью задачи и стал таскать мне «материальчики». Уму непостижимо, где и как он их раздобывал. Я обрабатывал эти «материальчики» и затем диктовал их снова Обличителю (давать в письменном виде их было рискованно).