Александр Зиновьев - Желтый дом. Том 1

Многократный алиментщик Сутягин, наоборот, впал мрачный пессимизм, напился до бесчувствия тут же в помещении сектора и свалился перед дверями партийного бюро. Ведущие институтские дуры снесли его вниз и погрузили в такси. Необычайно страшная и неизвестно от кого беременная старшая сотрудница из реферативного отдела свезла его к себе домой. Вирусик, внимательно наблюдавшая эту сцену, сделала свои безошибочные умозаключения.

Он тяжко охал и дышал

От сытого обеда.

Ах, почему он не маршал,

Да с орденом Победы?!

Тоскует он... Нет, не вести

Полки на бой с врагами,

А цвесть в довольстве и чести

Над вами, дураками.

Хотя я был недоучившимся гимназистом, зато Он был недоучившимся семинаристом. А недоучившийся гимназист по сравнению с недоучившимся семинаристом — это почти профессор. Да и сравнительно с современным гуманитарным образованием это кое-что значит. Я не был первым, вторым и даже десятым учеником в классе, но греческий и латынь знал лучше, чем нынешние выпускники филологического и философского факультетов. А немецкий я знал совсем прилично. Так что первые Его поручения были намного ниже моей квалификации. Справлялся я с ними легко и быстро. Ему это нравилось. Однажды Он сказал мне, что хотел бы поручить мне более серьезное дело, но не уверен, справлюсь ли я, поскольку я не знаю марксизма. Я сказал, что, если нужно, я изучу марксизм, пусть Он только даст мне неделю сроку. Он сделал круглые глаза, усмехнулся. Хорошо, говорит Он. Я тебе дам списочек литературы, а через недельку потолкуем. И дал «списочек»: три тома Канта, пять или шесть томов Гегеля, первый том «Капитала» Маркса (второй и третий не нужно, сказал Он, поскольку и первый все равно не поймешь) и еще около ста названий. Дал записку в библиотеку, чтобы мне оказывали всяческое содействие. Хорошо, сказал я. Взял список и записку. И как ни в чем не бывало ушел изучать марксизм. Анекдот насчет студента, не знавшего китайский язык, который (студент) на вопрос, за какое время он может изучить китайский язык, ответил вопросом «А через сколько дней экзамен?», был лишь перефразировкой моей ситуации с марксизмом.

Когда я показал библиотекарю свой «списочек», тот сделал не круглые, а квадратные глаза. Чтобы осилить это за год, сказал он, нужно быть гением. Но за неделю это не смог бы сделать сам Бог. А я не Бог, сказал я. И не гений. Я — сверхгений. И потому, папаша, давай поступим так. Ведь были же люди, которые все это читали и кратко (и, главное, вразумительно) пересказывали. Потом были люди, которые еще более кратко и вразумительно пересказывали тех, кто читал и кратко пересказывал. Вот мы с них и начнем. И первый день я целиком провел в библиотеке, отыскивая тех, кто читал тех, кто читал. То, что я разыскал и отобрал, я осилил за три дня. Для пущей важности я набрал с десяток книг на немецком, полистал их, сделал кое-какие выписки на всякий случай.

Через неделю я встретился с Ним. И имел с Ним беседу. И Он остался доволен. Не спрашиваю, сказал Он, как тебе удалось это чудо. Наши теоретики годами штаны просиживали, а не достигли и половины того, что знаешь ты. Ты — парень именно такой, как мне нужно. Будешь работать со мной. И вот тебе первое серьезное поручение. Через три дня — Пленум. Через два дня должно быть готово. И через два дня точно я «обработал» Его записки. Это было то самое знаменитое Его специфически сталинское выступление, первое сталинское. Как мыслитель и руководитель Он начался с него.

На другой же день мы встретились вновь. Он долго и пристально смотрел на меня. Я выдержал Его взгляд. Я понял Его. Я сказал, что, разумеется, это не сам я писал. Что я лишь несколько конкретизировал Его собственные идеи. Что у меня есть подходящие люди. Что Ему лучше не знать их. Он сказал, что Ему действительно лучше не знать таких мелочей. Что нам лучше встречаться в крайних случаях. Что Он устроит меня на работу в одно тихое место, где у меня будут все удобства и время. И Он сдержал свое слово.

Забавные мы существа, думал МНС. Свои личные проблемы мы переживаем, глядя на себя со стороны. Я, например говорю себе не «я одинок», а «ты одинок». В чем тут дело? Проблема одиночества волнует меня лично как моя проблема. Я не собираюсь изучать ее профессионально, как теоретик. Не собираюсь на эту тему писать статьи и книги. А между тем я мыслю о ней именно как теоретик. Что это — теоретическое мышление становится обыденным? Что же в таком случае становится научным? Математика, кибернетика? Не могу с этим согласиться.