Жорж Сименон - Поезд из Венеции

Никогда, даже в детстве, он не ходил на рыбалку — может быть, из-за профессии отца и из-за того, что самого его звали Червяк.

И сейчас он испытывал даже не огорчение. А скорее усталость, меланхолию, которую он бы назвал «космической».

Он жил в городе, где было более пяти миллионов мужчин, женщин и детей. Четыре раза в день он вливался в поток машин, направлявшихся неизвестно куда. Каждый куда-то ехал. Куда-то спешил. Каждый работал, чтобы купить себе ту или иную вещь. По телевидению восхвалялись прелести зимнего спорта, путешествия по Средиземному морю и по другим не менее соблазнительным местам.

Но после поездки в Венецию мысль о Средиземном море вызывала в нем отвращение. Он никогда не занимался зимним спортом и не представлял себя на лыжах, ведь он бы падал каждые пять метров, к великой радости детей.

Он предпочитал сидеть у себя на квартире на улице Лежандр, хотя это была не совсем его квартира. Она была записана не на имя Кальмара, а на имя Лаво.

Доминика по отцу была Лаво и продолжала ею оставаться. Доказательство: ее страх, что он начнет играть на скачках, как играл ее дед, который с таким же успехом мог потерпеть крах из-за своей нерадивости.

Лаво не были интеллигентными людьми, и уж, во всяком случае, не был таким отец Доминики. У них были свои устои, семейные устои, которые не подлежали критике.

«Я… Мои дети… Я говорю…»

«Я… Я говорю…» Это было безапелляционно. Голос разума, жизненного опыта.

Кальмар содрогался при одной мысли, что надо ездить к ним каждое воскресенье и проводить у них рождество вместе с завсегдатаями заведений, совсем чужими ему, Кальмару, но близкими папаше Лаво.

Короче говоря, Кальмару надоело все это, и он часто думал о том, стоит ли надевать новый костюм и новое пальто, — он чувствовал себя в них как на маскараде.

И только мадемуазель Денав, самая уродливая из машинисток, смотрела на него с благоговением и не упускала ни малейшего повода, чтобы забежать к нему в кабинет.

Сначала она тоже была влюблена в Боба. Как и Доминика! Жюстен всегда удивлялся, чем это Боб так прельщает женщин.

Ведь и Кальмар когда-то был холостяком. Но у него было мало интрижек, чаще — короткие связи, длившиеся от одного дня до недели, которые приходилось срочно прерывать, так как женщины начинали претендовать на что-то более серьезное. А с Бобом они и не заговаривали о свадьбе. Они были веселы, жизнерадостны, старались ему понравиться, несмотря на то, что он особенно на них не тратился. Боб никогда не спрашивал:

«Где бы ты хотела пообедать?»

Он водил их в ресторан по своему выбору и сам заказывал, что ему вздумается. И никогда не спрашивал, как бы им хотелось провести время. Он делал то, что хотел. А когда ему надоедала очередная подруга, он легко избавлялся от нее с помощью какой-нибудь уловки.

Но был ли Боб счастлив? Жюстен подозревал, что нет, при всем его закоренелом эгоизме.

А был ли счастлив сам Кальмар? Уж, во всяком случае, не после Венеции и этой страшной истории в поезде. До сих пор он не задавался таким вопросом или же делал это крайне редко, заставляя себя думать о чем-нибудь другом, о тысячах мелочей, о своей семье или работе.

Так оно и будет… Жозе, у которой уже стала наливаться грудь, подрастет еще больше, станет девушкой и заявит о своем праве гулять по вечерам с мальчиками или с подругами.

«Ты ей это разрешаешь, Жюстен? Ты не находишь, что так может вести себя только девушка, чьи родители не смотрят за своими детьми и позволяют им танцевать до полуночи?»

А сама Доминика? Что она делала до полуночи, когда он познакомился с ней? Спала с Бобом. Иногда даже оставалась у него до самого утра и прямо от него шла на работу, в магазин перчаток на бульваре Сен-Мишель. А все благодаря подруге, у которой ей разрешалось ночевать один или два раза в неделю.

Его же она заставила целый месяц ждать.

«Видите ли, Жюстен, я еще не уверена, что люблю вас… Вы хороший товарищ… Рядом с вами чувствуешь себя уверенно… Вы производите впечатление солидного человека, на вас можно положиться…»

А Боб? Да разве она спрашивала себя, любит его или нет? Конечно, нет!

В сущности, она с первого дня поняла, что Кальмар для нее подходящая партия, что это будущий муж, а не просто мужчина, не случайный любовник, и испытывала его.

Кальмар не сердился на нее за это. Он полюбил ее. Он к ней привык. Он боялся причинить ей огорчение. Можно это назвать любовью или нет?

А еще он боялся ее слишком проницательного взгляда, ее манеры задавать самые щепетильные вопросы в самый неожиданный момент.