Рейчел Кинг - Полет бабочек

В темноте кажется, будто он еще не вернулся домой, будто ей все еще снятся сны о том, что он — в джунглях. А простыни все такие же холодные, как и прежде.

И все же ее иссушенное сердце немного смягчается. Когда в его спальне они встретились глазами, что-то сжалось у нее в груди, напомнило о том, что Томас, в конце концов, не чужой ей человек, хоть и ведет себя так. Он оставался в своей комнате весь день и до самой ночи. Перед тем как лечь спать, она постояла у его двери, взявшись за круглую ручку и приложив ухо к прохладному дереву. Муж дышал прерывисто, похрапывая. Она предположила, что он, истощенный до предела, просто провалился в сон, тем более что постель была для него верхом роскоши после года, проведенного в скрипучих гамаках или на узких койках.

За окном, в ветвях сливового дерева, завывает ветер — словно собака тихо скулит, готовясь к прыжку. Сквозь щель между портьерами Софи замечает какое-то движение снаружи. Чуть раньше, когда еще горела лампа, она испуганно обернулась — ей показалось, что кто-то пальцами стучит в окно. Отдернув портьеру, она увидела мохнатого мотылька, который с жужжанием летал кругами, кидался на стекло, будто намереваясь разбить его.

Временами она просыпается среди ночи с ощущением того, что ее чем-то придавило и ей не встать. Порой, засыпая в постели, она начинает куда-то проваливаться, и жаркие руки тянутся к ней. В сентябре прошлого года было невыносимо душно, и она почти все ночи проводила обнаженной, подобно леди Годиве, портьеры оставляла открытыми, чтобы ее будили первые лучи солнца и она могла снова надеть ночную сорочку до того, как войдет Мэри. Впрочем, вряд ли Мэри было до этого дело. Но теперь, ощущая кожей грубую ткань накрахмаленной ночной сорочки, она не решается ее снять — не потому, что ей очень холодно, и не потому, что Томас находится в соседней комнате.

Она поворачивается спиной к окну и закрывает глаза. Засыпает, и ей снится, что она хочет облегчиться. В своем сне она бродит по городу, и разные люди предлагают ей ночные горшки: они выхватывают их из-под плащей, словно проделывают фокусы, на лицах этих людей — ликование. Чтобы воспользоваться одним из горшков, ей пришлось бы поднять свои тяжелые юбки и сесть на корточки прямо посередине улицы. Поэтому она продолжает бродить, но стоит подойти к любому из кустов, как она оказывается у всех на виду. Совсем отчаявшись, она все же берет горшок у сообразительного на вид мужчины с сощуренными глазами, который протягивает необходимый ей предмет своими обгоревшими, ободранными руками. Она собирается использовать горшок по назначению, но этот самый мужчина уже созвал целую толпу зевак, и Софи понимает, что не в состоянии опорожнить мочевой пузырь в присутствии публики, как и в присутствии этого человека с противными глазками.

В конце концов она просыпается из-за тяжести внизу живота и понимает, что единственный способ освободиться от кошмарного сна — это встать с постели. Она нащупывает ночной горшок и садится над ним на корточки. Горячая струйка обжигает ногу, и она чертыхается. Закрыв глаза, с облегчением мочится, а влага, попавшая на ногу, тем временем мгновенно остывает. Софи открывает глаза — вокруг ничего не видно, только неистовый багровый свет давит ей на веки. В окне раздается стук, затем еще раз, более настойчивый. Она вскакивает на ноги — этот мотылек все никак не оставит ее в покое, вот и теперь издевается, — тут же задевает ногой горшок, и настает ужасный миг тишины, после которого моча разливается по полу.

Она ощупью находит полотенце и, вытирая за собой лужу, начинает плакать — она знает, что запах будет отвратительный, он въестся в половицы и будет долго держаться, даже если все тщательно помыть и выскрести. Стук в окно повторяется, но когда она отодвигает портьеру, то видит не мотылька, а веточку сливового дерева, которая раскачивается от ветра и слегка задевает окно — ее набухшие почки ласкают стекло.

— Доброе утро, — обращается Софи к мужу, когда он входит в гостиную.

Он садится напротив нее за стол, накрытый к завтраку — вареное яйцо, ломтик поджаренного хлеба, лучший серебряный сервиз.

— Чаю?

Она ожидает, что он ответит, но он просто берет со стола чашку и молча протягивает. Смотрит прямо ей в лицо и ждет. Она поднимает серебряный чайник и наливает из него. Вместе они наблюдают за тем, как жидкость льется тонкой дугой, повинуясь движению ее запястья вниз-вверх и снова вниз. Не проливается ни капли. Он кивает головой так неопределенно, что она не уверена — выражение ли это благодарности или, может, у него просто чешется за воротником.