Юли Цее - Темная материя

Гипотеза о параллельных вселенных, написал Себастьян, это ни много ни мало как способ разрешения главного парадокса человеческого бытия. Исходя из положений классической физики, невозможно объяснить, каким образом Вселенная так поразительно отвечает потребностям биологической жизни. Окажись, например, скорость расширения космического пространства хотя бы чуть больше или чуть меньше, не было бы никакого человечества. Вероятность возникновения вселенной с существующими ныне параметрами составляла в момент Большого взрыва величину, равную десяти в минус пятьдесят девятой степени. Вероятность появления Земли была столь же мала, как вероятность шесть раз подряд угадать в лотерею шесть выигрышных чисел. В стохастическом понимании человечество можно считать несуществующим. Самая невероятность собственного существования производит на человека угнетающее впечатление, и именно эта причина порождает такую потребность в Творце.

Тот же, кто не верит в Бога, продолжает он рассуждать в статье, вынужден обратиться к статистике. Ведь если бы при Большом взрыве возникла не одна, а десять в пятьдесят девятой степени вселенных, то не было бы ничего удивительного в том, что одна из них оказалась пригодной для жизни. Единственное логическое — не теологическое — объяснение существования человека состоит в том, чтобы представить себе пространство (а следовательно, и время) в виде громадного штабеля миров, к которому с каждым мгновением добавляются все новые слои. Растущая пена времени, каждый пузырек которой представляет собой отдельный мир. Все, что возможно, происходит в действительности. Гамбургский журнал остался доволен таким заголовком.

Ни одно из утверждаемых в статье положений не является ложным. Если быть точным, то все эти соображения лежат в той области, где понятия «ложный» и «правильный» уже не играют существенной роли. Но именно это и вызывает язвительные насмешки Оскара. «Так вот и поступают глупые! — слышит Себастьян его голос. — Берут первое попавшееся вопросительное слово — например, „почему?“ — и бросают его в лицо миру, а потом удивляются, почему не могут получить разумного ответа! Тут уж любая птичка, cher ami, которая просто щебечет себе на ветке, не задавая таких дурацких вопросов, все-таки умнее тебя!»

Себастьян отнимает от руля одну руку и отирает пот, выступивший над верхней губой. Хуже колкостей Оскара тот факт, что увлечение этими теориями осложняет его жизнь. В последнее время он почти каждый день уходит после ужина в свой кабинет. Там он корпит над своими материалами, пока фрагмент какой-нибудь формулы не начинает вертеться в голове, как застрявшая на одном месте виниловая пластинка. Иногда он просиживает так всю ночь, не решаясь лечь в кровать от страха, что гудение мыслей в тишине темной спальни усилится до невыносимого грохота. Однажды как-то Майка зашла к нему далеко за полночь. Ее босоногое шлепанье из передней напоминало детские шаги. Он поднял голову и увидел ее лицо. Она стояла над ним в ночной рубашке, маленькая и хрупкая. «Не отдаляйся от нас!» — сказала она. Он не успел ничего ответить, как она уже повернулась и ушла. Себастьян не бросился за ней. Он не был уверен, действительно ли она приходила, или ему это только показалось.

Наутро после таких ночей он и сам уже не знает, на каком свете находится. Он уже не муж, у которого есть жена, а человек, с испугом взирающий на двух незнакомцев, откуда-то взявшихся в его квартире. Лиам кажется ему тогда на много лет старше, чем есть, его детский смех — фальшивым, любимое лицо — совсем чужим. В кругу родной семьи Себастьяну чудится, будто его по ошибке занесло в какой-то чуждый мир. Ужасное ощущение себя захожим гостем в собственном мире ему давно уже знакомо. С рождения Лиама у него случаются моменты, когда он чувствует себя жуликом, который обманным путем урвал себе незаслуженное счастье, за что ему предстоит понести жестокое наказание. В такие моменты ему хочется снять с себя кожу, как заемную одежду, и своими руками разбить все, что ему так дорого, прежде чем наказующая судьба отнимет у него неправедно обретенное богатство. В новинку для него те дни, когда он думает, будто все дело не в личной, а в физической проблеме.

В разговоре с Оскаром он однажды назвал это помутнение разума побочным действием большой идеи. Тот обличающе нацелил на него указующий перст.

— Не носись со своими неврозами, — сказал Оскар. — Из тебя никогда не выйдет великого человека. Все, что имеет для тебя значение, носит твою фамилию. По этому признаку можешь отличать то, что для тебя важно.