Михаил Садовский: Ощущение времени

— Дурак! Уходи! Уходи! — и побежала к дому. Я стоял, не шевелясь, и понимал, что произошло нечто непоправимое… ну, разве я виноват, что так любил смотреть на Милкины локоны, что у меня даже в животе становилось щекотно, а когда они случайно касались моего лица и обвевали сладким запахом какого-то необыкновенного мыла, в голове всё туманилось, и я после этого готов был задохнуться, только бы не дышать обыкновенным воздухом. Ну, что, что мне было делать? Если бы я мог вернуть их обратно!!! Я бы готов был отдать ей свои!

Конечно!!! О, Господи! Как же я раньше не догадался! Как? Я полетел на станцию и боялся только одного, чтобы не опоздать, потому что не знал, сколько времени, а уже смеркалось. Но мне повезло! И тётенька, упираясь в меня толстым пузом так, что я слетал со стула, и не глядя на мою голову, потому что болтала с соседкой, наощупь срезала и срезала мои волосы! А я торопил её мысленно: „Скорее, скорее!“, совсем забыв, сколько скандалов и наказаний выдержал, чтобы как можно реже стричься, и чтобы они были как можно длиннее, не разбирая дороги, перескочил через милкин забор и шишкой запустил в её окно… там отодвинулась занавеска, и когда Милка появилась и схватилась руками за едва обросшую голову, я содрал поскорее с себя шапку с такими же завязанными ушами, и она уже не могла отойти от окна… я понял по губам, как она повторяла: „Додик, что ты наделал! Додик, что ты наделал? — и качала головой, — ну какой же ты, Додик!“ Потому что она тоже любила мои кудри… я знал, а то чего бы я так сопротивлялся постричься!»

Додик замолчал. Вера тоже не могла произнести ни слова. Она только качала головой из стороны в сторону, и губы то смыкались в тонкую ниточку, то приоткрывались, и, казалось, она сквозь них втягивает воздух…

— Вот… так — выдавил он наконец…

— Ты… ты найдёшь её?.. — прошептала Вера и наклонилась за чемоданом.

— Я уже нашёл её, — проговорил он тихо, — она там…

— Где? — Вера вздрогнула и обернулась.

— Где мы навсегда вместе… неразлучно и неизменно… — он замолчал, и было ясно, что говорить больше нечего.

— Додик, Додик! Ну, какой ты, Додик! — тихо вздохнула Вера в точности с Милкиной интонацией… он почувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, и, чтобы не пустить их, чуть слышно проговорил:

— Я через три дня опять уезжаю.

— Опять? — Вера смотрела пристально и чуть качала головой.

— Да, репетировать пьесу… дописывать пьесу… чтобы видеть каждый день, что кому-то нужен…

— Я теперь тоже знаю, что делать. — Вера взяла пальто с чемодана.

— Вот видишь! — с облегчением вздохнул Додик. — Давай выпьем за простые числа!

— Какие? — удивилась она.

— За простые числа натурального ряда — за нас с тобой! Мы, как они, не делимся без остатка ни на что, кроме самих себя!

— Кроме себя? — переспросила Вера, — Да, да. Верно… кроме самих себя…

— Да! — подтвердил Додик, — кроме самих себя… Поэтому пьём — на троих, учимся — на пять, влюбляемся навсегда — в одиннадцать, бежим от тринадцати, как чёрт от ладана, а в семнадцать… семнадцатого решаем свою судьбу…

2004 г.