Михаил Садовский - Ощущение времени

— Что так? — не унимался Додик.

— Вам эта тема неприятна. Я чувствую. Так что лучше про стихи… дайте почитать? — Додик молчал. Через некоторое время Миша добавил. — Хочу несколько романсов сочинить… на современных авторов… заезженное брать неинтересно… в магазинах ничего не обнаружил…

— Да… — протянул Додик. — Но у меня неопубликованные…

— Это прекрасно! — невольно воскликнул Миша, — Извините, я не в том смысле, а что первым буду!

— Ну, если так! Глядишь, станете новым Шостаковичем! Вот и прославлюсь…

— Дал бы Бог мне стать просто Мишей Ренским…

— А что?! Буся Гольдштейн, Яша Хейфец, Айзик Штерн, Иегуди Менухин, Миша Ренский… по-моему, хорошо!

— По-моему, тоже! — они рассмеялись.

Он ненадолго зашёл домой. Положил в сумку черновик, обещанные стихи, тренировочный костюм, две рубашки, пару носков… остановился и представил себе, как будут дома копаться в его вещах в его отсутствие… Похлопал по карману с паспортом и разными удостоверениями и пропусками, что спасали его от «социальной группы тунеядцев» по инструкции властей… и вышел. Из автомата позвонил машинистке и предупредил, чтобы спрятала то, что печатала последний раз, не произнося названия, а когда начала спрашивать, где он, что и как, просто повесил трубку, не прощаясь, будто оборвалась связь. Потом на метро доехал до последней остановки, там на автобусе выехал за кольцевую и поймал левака — раздолбанный УАЗик, который вёз на птицефабрику комбикорм. В нём страшно воняло до тошноты, и водитель добавлял ещё выхлопов «Примы» — он курил непрерывно… Додик опустил стекло. Холодный ветер бил в глаза. Он прищурился и словно хотел рассмотреть со стороны, что же происходит, куда он бежит, от кого, и можно ли вообще от них убежать, или от себя? Гоголь умирал на чужих руках, Толстой ушёл… от кого? От всей своей прежней жизни? Наталья Николаевна, близоруко щурясь, проехала мимо Пушкина и не увидела, когда он направлялся на свою смертельную дуэль, а может быть, спасла бы… что всё это значит? Судьба? Мандельштам сознательно шёл на смерть — он же понимал, какие стихи выпархивают от него прямо в руки обложившей его своры… и умер в муках… неизвестно, где и как найти хоть могилу… может быть, зря все эти трепыхания… да и вообще… «кесарю кесарево»… и нечего сравнивать себя с Юпитером… но жизнь одна — вот какая штука — и ничего кроме, как спиться, в ней не предвидится… или пойти к Василию Ивановичу и целоваться с ним взасос… он неожиданно для себя забористо выругался вслух, водитель, крякнув, совершенно в тон его мыслям произнёс: «Да! Счас врезать по чекушечке — в самый раз, б…!»

Додик посмотрел на него, приходя в себя после задумчивости и, как от удара, вздрогнул от неожиданной мысли: «А ему-то лучше, что ли?! Он стихов не пишет! Кто его зажимает? И анкета в порядке… топ, топ… топ… тут я не прав… кроме пятого там ещё много пунктов есть, по которым можно так прищемить, как… дверью…!»

— Останови! — скомандовал он водителю и протянул пятёрку, как договорились, хотя вокруг не было и в помине никакой станции.

— Ты чё? — удивился тот, — мужик, тут ещё пёхом три версты по такой грязи е…ся будешь?

— Ладно! Будь здоров! Так надо!.. — Додик шлёпнулся обеими ногами в грязь, прыснувшую выше колен, и побрёл вдоль дороги по обочине… через полкилометра рядом с ним затормозил заляпанный глиной ГАЗик и отворилась дверца. За рулём сидела здоровая баба с красным лицом. Он посмотрел и молча уселся рядом с ней. Сзади в машине никого не было. Тихо пело радио, тёплый бриз веял от приборной доски. Додик задремал почти сразу. Он не видел, как они миновали станцию, вскоре подъехали к домику, машина остановилась напротив калитки, мотор замолчал. Из открытой двери выглянули две светловолосые головы, послышались детские голоса: «Мама, мама!» и хриплый низкий женский «Тс! Подите накиньте на него одеялку…»

Додик проснулся в темноте и не мог сообразить, где находится, но сомнения не успели помучить его — из двери выглянула хозяйка, сошла с крыльца, ойкнула по девчачьи, перепрыгнув лужу, и открыла дверцу:

— Пошли, а то знобко! — Додик рассмотрел в полумраке её круглое лицо, туго обтянутую грудь, наброшенный на плечи ватник… ломило всё тело, он деревянно сполз с подножки и отправился за ней. — Чё я тя подобрала? А то, — говорила хозяйка, — меня Дуся зовут… а куда человек может в эту сторону идти с сумкой — тут одна только и есть дорога до станции, а слева болоты, а справа овраг — там никак не пройти… ну, довезла я тебя — дак ты спишь! Тя как зовут то?