Михаил Садовский - Ощущение времени

— Давид!

— О, царское имя!.. Ну, давай теперь хоть чайку попей… или чего погорячее? До утра-то поезда нету… сам решай… идти тута некуда… утром я тя подброшу раненько…

— А вы тут как же?

— Чё? Как живём? А как можем! — усмехнулась Дуся. — Я вот устроилась, вишь… мужика выгнала нахер… а сама шоферю — детей-то кормить надо! Начальство катаю — повезло! Потому он мужиков не берёт — они или пьяные или с похмелки… его предшественника так и убухали по пьяному делу… повезло мне, значит… а ты-то чем маракуешь? Чё тут, знакомые или родичи?

— Заблудился. — Додик будто со стороны всё наблюдал и удивлялся тому, что с ним происходит…

— Да дальше то и блудить негде! Одна дорога. А за станцией там шоссейка по ту сторону, значит, но это одиннадцать километров будет… вряд ли по такой грязи пустишься…

— Да и зачем! — поддакнул Додик.

— Там в столицу автобус ходит раз в два часа… если не сломается…

— Да мне не надо, мне в другую сторону…

— Чудно! А одет-то по-городскому! Тут без сапогов-то чё делать?! — она заметила невольную дрожь, передёрнувшую Давида, достала из буфета бутылку и поставила перед ним рядом с гранёным стаканом. Давид посмотрел на неё:

— А вам?

— Ни. Я не капли не беру. Насмотрелась, натерпелась… благоверного своего еле одолела — не суётся больше… вон двоих настрогал мне, — она кивнула головой на дверь в другую комнату, — теперь навещает раз в месяц по суду… А ты выпей. Полегчает. Я вижу, ты не шибко сладко живёшь… и пожалеть тебя некому…

— С чего вы так решили? — удивился Додик.

— А ты и не спорь! Женское сердце обмануть нельзя, особо вам, мужикам… соблазнить можно — сладенького-то хочется, а обмануть невозможно. Это мы сами, бабы, себя обманываем, чтоб вроде не грех был, а по природе…

— Вот это да! Я такого и не слыхал никогда! — рассмеялся Додик.

— А что? Это я не из книжек тебе говорю, а из жизни… мне вот тридцать три — дак я такого повидала!

— Интересно вас слушать!

— Оставайся, коли интересно — завтра продолжу, а то мне вставать рано… а ты не спеши… я свово отвезу, а потом тебя подкину… только не уходи сам, я расписание привезу поездов — тут не все останавливаются… давай вон — я тебе постелила… — Додик провалился в сон мгновенно. Там его укрывали, везли на каком-то паровозе верхом, ему было жарко до невозможности, он крутился и отбивался, но никак не мог слезть, его привязали к трубе, и над головой всё время раздавалось «пых-пых-пых», гремели стыки под колёсами, мотало из стороны в сторону, и вдруг на перроне оказался двухметрового роста Василий Иванович в форме стрелочника с двумя завёрнутыми флажками, жёлтым и красным. Он помахал ими, зажатыми в кулаке, ударил колокол, засвистел паровоз, и Додик проснулся.

Темно. Выключенный чайник досвистывает свою утреннюю трель, за щелью в занавеске мелькает Дуся в красной кофточке… дверь к детям закрыта. Додик вышел к столу, будто и не было ночи, а всё пригрезилось ему за минуту — стоило закрыть глаза. И разговор будто не кончался. Дуся остановилась, увидев его, подошла вплотную, так что он чувствовал её дыхание, и долго смотрела в глаза. — А я трясла, трясла тебя под утро… хотела дорассказать всю жизнь свою… — хмыкнула она и прикрыла рот ладошкой. — Понравился ты мне. А одной скушно. Плохо бабе одной… тягостно… чего я тебе всё открываюсь… — потом посмотрела на часы и заторопилась, — некогда. А ты оставайся. Детей в полвосьмого разбуди. Они в школе будут — я приду… как обещала… не уходи… — и добавила, опустив глаза, — я баба чистая… хоть и бывалая… правда… а для зазнобы твоей или кого там от тебя не убудет… жены-то у тебя нету, я вижу… — и она горячей ладонью погладила его по небритому лицу.

В этот раз Николай не удивился его приезду. Лена устроила торжественный ужин и пригласила жить, сколько угодно…

— Живи, пиши, сочиняй, целый день пусто… машинка у нас есть, а бумаги я тебе с работы приволоку — на «Войну и мир» хватит…

— Где бы ещё Толстого взять, — отшутился Додик.

— Кстати, — подступил Николай. — Толстой своё уже отписал. А ты очень кстати — напиши мне пьесу!

— Какую пьесу!? — изумился Додик, — Ты с ума сошёл… я в таком духе сейчас, что фамилию свою написать не могу.

— Фамилию мы сами напишем крупно на афише и по всему городу развесим! Давид, я тебя не отпущу, пока не напишешь, запирать буду! Ну, выручи!

— Да не умею я! Я ж понимаю — к юбилею, про пионеров-героев!

— Ну, зачем ты меня так макаешь, Додик! Слушай… ни к какому не к юбилею. У меня гастроли по обмену — через год едем. Они к нам в этом году, мы к ним — в том, в следующем. Хочу с настоящей русской сказкой поехать! Сувенир!