Надежда Васильева - По прозвищу Гуманоид

Колеса отстукивали свой верный ритм. И мысли вытанцовывали чечетку в такт их бесконечной музыки. Почему в дороге так хорошо думается? И не важно, на машине ты едешь или на поезде. Отец сказал, что утром пейзаж будет уже другим. Ну и что? Не видел он пальм по «телику», что ли? Лучше бы с дедом в мастерской доски стругал. Тот собирался наличники резные делать. Мастерил дед все очень медленно, но так аккуратно, что комар носа не подточит. Без сучка и задоринки. Отца такой подход к делу очень раздражал. Он, наоборот, все любил делать быстро, как говорится, на скорую руку. Чего, мол, копаться? Однако дедовы доводы на этот счет Митька ценил больше. «То, что я все делаю медленно, — как всегда лукаво улыбаясь, спокойно объяснял он Митьке, — люди забудут, а вот то, что делаю красиво и качественно — это останется в памяти навсегда, потому как каждая вещь будет тому подтверждением».

— Дмитрий, — позвал отец. — Может, поменяемся полками?

— Вот еще! — пробурчал Митька. — Мне и здесь хорошо. — А сам подумал: «Нашел тоже дитятю!». И все же ночью с полки упал. Пятками разбил стаканы, что стояли на столе. Хорошо еще, что отделался легкими синяками. Не зря дед говорил: «Бог бережет спящих и пьяных». О Боге, кстати, Митька деда не раз спрашивал. Нательный крест дед снимал только в бане. «Человеку без веры, Митька, никак нельзя. Все, во что верит человек, становится действительностью. Если мы верим, что Бог нас бережет — нас он бережет. Если верим, что Бог поможет и это будет так — так будет. Наши мысли, Митька, — великая сила! Я с детства дом свой иметь хотел, и непременно на берегу озера, хоть сам вырос в городском поселке. К хозяйству никакого отношения не имел. Родители мои работали на железной дороге и жили в двухэтажном доме барачного типа. День и ночь приходилось выслушивать, как за стенкой ругались и дрались пьяные соседи. То с одной стороны, то с другой. До сих пор не люблю запаха железной дороги: копоть, мазут, горелый торф. И все-таки дом свой я построил, потому что каждый человек своими мечтами строит свое будущее. И каждый в этой жизни может все, только многие об этом даже не догадываются. И еще: научись с благодарностью принимать все, что тебе в жизни дается. Все испытания выпадают на нашу долю не случайно. Из всего нужно извлекать свой урок».

И все же эту поездку Митька принять никак не мог. А потому у него не ладилось все. На второй день поднялась температура и стал мучить кашель. Дальше — хуже: умудрился отравиться чем-то, хоть ели все одно и то же. Вместо того, чтобы помогать отцу тащить вещи в номер, глазами искал урну, чтобы не уделать ковры вестибюля. Ходил весь зеленый. И было не до южных красот. Море увидел только на пятые сутки. И в этот же день спалил себе всю спину. Снова поднялась температура. Отец мазал его водкой, потом сметаной. И, к огромному Митькиному удивлению, не ругал, а только кисло морщил лицо. И хоть Митьке было и больно, и муторно, в душе таилось какое-то злорадство. Отдыха у отца явно не получалось. Так ему и надо!

Чтобы чувствовать себя уверенно, необходимо знать, где ты находишься. Этому тоже учил Митьку дед. Первым делом нужно было обследовать окрестности. Митька знал, что после обеда отец будет давить храпака. И не ошибся. Храпел отец деликатно, совсем не так, как Бегемот.

Главное, чтобы не скрипнула дверь. Кроссовки он снял и нес в руках. Ступал тихо и мягко, как барс. Девушка-администратор одарила его «улыбкой этикета», как это однажды точно подметил отец. Ни до Митьки, ни до его тайных планов никакого дела ей не было. Путь свободен. Он сел в мягкое кресло, обулся и вышел на крыльцо осмотреться. Невдалеке от гостиничного корпуса виднелась ореховая роща. Туда и «навострил лыжи». Не знал, что грецкие орехи растут в толстом зеленом кожухе. Разломал один орех. Пальцы тотчас окрасились в темный йодовый цвет. Чудеса да и только. Роща очень отличалась от леса, который рос за домом деда. Там Митька чувствовал себя безопасно. Дед бы сказал: «как у Христа за пазухой». А здесь его одолевала какая-то тревога. Вот между деревьев промелькнула тень. Кожей почувствовал опасность. По позвонкам пробежал предательский холодок. И внутри все напряглось и замерло, как перед прыжком. Резко обернулся и снова засек какую-то тень. Повернуть назад? Еще чего не хватало! А деревья между тем качали ветками. Вот-вот окружат со всех сторон растопыренными руками. «Аборигены!» Только успел подумать, как со всех сторон в него полетели грецкие орехи. Раздался резкий свист, и атака началась. «Аборигены» вышли из засады и, кривя загорелые рожи, предстали перед Митькой во всей своей первобытной красе. Их было человек десять. Один — его сверстник, но сильный и ловкий, как индеец. Остальные — малышня, однако, юркие и пакостные. Вслед за орехами в Митькину голову полетели колючие шишки. Закрыл, спасая, лицо руками — и на него навалилась вся свора. Митька катался по земле в обнимку то с одним, то с другим, пока под руку не подвернулся увесистый камень. Тут Митька вскочил во весь рост и заорал, что было мочи: