Григорий Розенберг: Я — годяй! Рассказы о Мамалыге

А афиши! На кинотеатре им. Фрунзе висели две афиши, сделанные из таких специальных реечек, что, когда смотришь с одного боку — видна одна картинка, с другого — другая, а посредине — вообще третья! И всё меняется, как в кино. Нет, кино — это не театр. Кино — это храм. А счастье — это когда идёшь в кино!

И вот завтра кино придёт само. Это счастье будет ходить тут между верандами, будет снимать ЕГО детский садик, ЕГО одногруппников, ЕГО воспитательницу — и вся страна увидит их в кинотеатрах! Миша не знал, как он доживёт до завтрашнего праздника, и когда вечером папа показался перед входом на веранду, он бросился к папе с ликующим криком: «Папочка! Мне надо завтра красиво одеться! И выспаться! У нас бу…»

— Миша! — резко окликнула его Валентина Борисовна. — Это что такое! Тебе я не говорила красиво одеваться. Зачем ты папу обманываешь!

Миша опомнился и страшно смутился. Он обнял папу за колени и запах табака не сразу, но все же залил покоем его запылавшую растерявшуюся душу.

И всё же это был праздничный день. Приехала одна здоровенная грузовая машина и аж две легковых. На больших железных ногах стояли прожекторы, заливая всё голубым неестественным светом и демонстрируя тусклость света естественного. Провода, тележки, малюсенькие рельсы и ещё куча всего, невиданного и непонятного.

На асфальтированной площадке между верандами и зданием детского сада были расставлены обеденные столы. Летом их обычно переносили из групп на веранды, и дети ели хоть на свежем воздухе, но под крышей. Сейчас же именно эти столы перетащили в пространство, предназначенное, с точки зрения Миши, только для ходьбы туда или обратно. Там даже стоять было незачем. А тут расставили столы, поставили на них блюда с виноградом и яблоками (никогда такого в садике не было), рассадили назначенных, разодетых в украинские вышитые рубашки и, в отличие от Миши, выспавшихся. Они улыбались, спокойно разговаривали и пощипывали виноград, не обращая внимания ни на вспышки голубых лучей, ни на гомон, ни на стоящего с раскрытым ртом Мишу. Их огородили красивым красным шнуром, и остальным детям запретили заходить за него. Смотреть, однако, к великому Мишиному счастью позволили.

Валентина Борисовна тоже была в украинской вышитой рубашке и так красиво улыбалась, что даже стала казаться Мише похожей на Алину Георгиевну.

Миша подошёл к тёте Нине, стоящей тоже по эту сторону шнура и умиленно глядящей на белые скатерти и вилки (ни того, ни другого в садике тоже никто никогда не видывал) и потянул её за рукав синего халата:

— Тёть Нин!

— А? — не отрываясь, спросила тётя Нина.

— Тёть Нин, а чего они не на веранде?

— А? — не вникая, повторила тётя Нина.

— Тёть Нин, подёргал ещё раз за рукав Миша, — тёть Нин, а чего они не на веранде? Мы ж там никогда не сидим.

— А! — не глядя на Мишу, включилась, наконец, тётя Нина. — С веранды смитник видно! Отстань… — строго вырвала руку она и перешла на другое место.

Щёлкали какой-то штучкой, кричали «Мотор», «Стоп», «Борода», «Ити ж твою мать» и много других киношных слов, сто раз усаживали детей за стол и снова поднимали, потом дети танцевали гопак, для чего девочкам надевали специальные венки.

Дети стоящие по одну с Мишей сторону, радовались, хлопали, если надо, в ладоши, а когда Витя Приходько читал стихотворение Самуила Маршака, повторяли вслед за ним, кто вслух, кто одними губами:

И Миша тоже знавший это новое стихотворение, повторял его вслед за Витей и вспоминал девочку из младшей группы, что села в эти пять минут на стульчик, и свои неподвижные пальцы. А когда Витя дошёл до предпоследней строфы:

он замечтался и представил себе, как все дети их детского сада, и по ту, и по эту сторону шнура, превратились в одного гигантского ребёнка, снятого для кино. И когда это чудо в украинской рубашке, с венком на голове и виноградом в руках появляется на экране, происходит разрыв плёнки, все свистят и топают ногами. Так они все сольются в одном «порыве» воедино. Или «разрыве». Короче, что такое «слиться в порыве», Миша иначе представить не смог.

В это самое время Витя дошёл до последней строфы: