Григорий Розенберг: Я — годяй! Рассказы о Мамалыге

Уже в тот момент, как мама произнесла это слово, Миша понял, что ничего хорошего его не ждёт. Ингаляция! Звучит совсем, как инквизиция, про которую именно мама же и читала Мише. Выказывать своими расспросами страх Миша стеснялся, но на всякий случай ходил за мамой по пятам и следил за всеми её действиями.

Мама поставила на примус казан с картошкой, причём, в мундире! Конечно, картошка в мундире, а не казан. Кого Миша не спрашивал, никто не мог ему объяснить, почему именно «в мундире», а не «в рубашке» или в «платье», например.

— Мам, а почему картошки в мундирах? — попытался заглянуть в казан Миша.

— Так для ингаляции полезней! — ничего не поняла мама.

Картошку она потом вытащила, а в казан набросала ещё что-то и позвала Мишу. «Инквизиция, экзекуция», — вспоминал Миша слова из той взрослой книжки, что читала ему мама, и вполне возможно, что вспоминал их неточно, с какими-то ошибками, но как это сейчас проверить: вспоминал он их не вслух, про себя… Да и давно это было.

Да, так вот ингаляция. Мама усадила Мишу перед казаном, накрыла своим старым халатом и велела дышать.

Сначала Мише показалось это похожим на разглядывание «зелёного» бульона во время обеда: тепло и мокро. Затем он вдруг ощутил, какой жар идёт от этого казана, и ему показалось, что его лицо сейчас же сварится и сделается, как картошка в мундире. Но тут мама сама чуть отодвинула его лицо подальше, стало легче, однако халат продолжал прочно ограждать Мишу от прохладного внешнего мира. Халат был цветной и пёстрый, а Миша это любил. Всегда, когда они ходили в кино, он с замиранием сердца ждал: цветное-нецветное. И сразу, уже по титрам видел, что — ура! — цветное, и на душе был праздник. И вот сейчас, как в тёмном зале с цветным кино, как внутри калейдоскопа, вокруг Мишиной головы светился чудесный праздничный экран, а внизу, внутри казана, отражался сам Миша. Точнее, не столько Миша, сколько его нос, губы и глаза. Всё остальное тонуло в тёмной цветной пестроте. Причём, нос и губы были так близко, что хоть поцелуйся! Такое носороторасположение показалось Мише очень забавным, и сам собой в голове у Миши возник вопрос: а можно ли, плюнув в казан, попасть точно в собственный нос? Миша немедленно предпринял первую попытку и…

Потом Миша часто вспоминал про это. Когда в школе, на физике, он узнал, что угол падения равен углу отражения, он сразу вспомнил этот случай. И в институте тоже, и боксом когда занимался, вспоминал, и влюблялся когда, и уезжал…

Короче, плюнул Миша в казан, и горячий ответный плевок казана булькнул Мише прямо в лицо, ошпарив и губу, и щёку, и подбородок.

Маме, прибежавшей на крик, он объяснил, что это он от радости закричал, что, мол, выздоровел…

У каждого нормального человека бывают в жизни минуты, когда хочется высоко подпрыгнуть на месте, а потом куда-то быстро побежать. И повода для этого, кажется, нет, а хочется. К сожалению, чаще всего это случается в пять-шесть лет, а потом всё реже и реже…

Мише казалось, что весна похожа на папино бритьё. Уже третий, наверное, раз ему приходило на ум это сравнение. Из земли выползает всякая всячина, как из папиных щёк колючки. С улиц убирают лопатами или машинами снег, а под ним остаётся влажная чистота, и это, прямо как специально, похоже на то, как бритва снимает мыльную пену с папиной щеки, и след остаётся такой же чистый и парной.

Папа перед этой процедурой плавно водит бритвой по кожаному ремню — туда-сюда — и курит папиросу, прищурив левый глаз.

— Пап, а почему у тебя колючки растут?

— Потому что я курю, — говорит папа, удерживая папиросу в левом углу рта.

— А я буду курить — и у меня будут?

— Угу.

— А бриться больно?

— Очччень!

— А зачем же ты тогда куришь?

— На фронте пришлось…

Папа не говорит «на войне», он всегда говорит «на фронте».

А потом он «освежается», и появляется главный признак весны — ЗАПАХ!

Вот когда чистят снег, и дымится земля, и всё лезет из неё, и го-ло-во-кружительно пахнет — вот тогда и хочется высоко подпрыгнуть на месте и быстро куда-нибудь побежать.

В трамваях появилось новшество. Двери больше не болтаются деревянной гармошкой — везде установлены шипящие автоматические открывалки, и в каждом вагоне кондуктор одним движением руки открывает обе двери, переднюю и заднюю Открывалки двух типов. Первый тип нехороший: вертикальная полукруглая коробка на стене и тугой рычаг: вверх-вниз, с зацепом. Тянуть его даже крупным конструкторам тяжело. Второй тип — хороший. Маленькая коробочка под рукой, а на ней — плоская ручка. Повернул вправо — зашипело, и дверь открыта. Влево — зашипело и — закрыто.