Дина Ратнер - Бабочка на асфальте

Спустя несколько недель женщина, опекавшая Полину, звонила — рассказывала, что операция прошла хорошо, и вообще всё сложилось удивительно — хирург устроил девочку в интернат для детей с подобными заболеваниями. Это особенный интернат, родители тех детей работают за границей. Кормят там пять раз в день; даже клубнику дают.

Интересно, если бы мать знала, что дочка жива, наверное, забрала бы её.

Говорят, детдомовские дети страстно любят своих объявившихся родителей, какими бы они ни были. А если бы моя жена увидела сына? Начала бы отсуживать его у меня? Наверное, тогда же, отправив мне ребёнка, уехала в Ленинград и завела другую семью. Лёнечка не спрашивал о матери. Только когда мы 1-ого Мая или 7-го ноября гуляли по многолюдным, праздничным улицам, он крепко стискивал мою руку.

Потом дома, сидя со мной за холостяцким ужином, тяжело вздыхал. В доме не хватало женщины.

Сколько бы я ни говорил себе, что женщина меня интересует не столько как любовница, сколько мать для сына, в действительности случилось наоборот. Я не спал с поджарой, по-мужски деловой Викой, хоть та и обхаживала нас с сыном — приносила огромные пакеты с домашними пирожками, норовила починить Лёнечкины рубашки, заштопать носки. Говорила Вика неинтересные, общезначимые вещи, которые тут же гасили внимание и вызывали скуку. Я взвешивал «за» и «против». Рядом с ней не будет всплесков прозрения, но зато обзаведусь домом-крепостью. Только из этой крепости тут же захочется на волю. В присутствии обстоятельной, ухватистой Вики почему то возникало ощущение замкнутого пространства, пропадало ожидание чего-то необычного, когда за одной распахнутой дверью ждёшь вторую, третью и неизвестно будет ли конец ряду открываемых дверей. Мне не хватало в ней смятения души. Я предпочёл светлоглазую, немногословную Зою, за Зоиным умением слушать воображал живое участие и пытливость ума. Работая помощником гримёра в театре на Таганке, Зоя гордилась самым замечательным событием в своей жизни — однажды переспала с Высоцким. Я, как говорится, попал в хорошую компанию. Будучи человеком традиционным, считал, что если мы спим вместе, то и жить должны под одной крышей — одна судьба на двоих.

Всё бы хорошо, вот только кандидатура инженера со скромным окладом не воодушевляла мою подругу на совместную, то есть семейную жизнь. Она прибегала ко мне один раз в неделю, когда Лёня был в школе. С пол-оборота включались в любовные утехи без планов на будущее и взаимных обязательств. Когда Зоя одевалась, собираясь уходить, у меня щемило сердце, а звук застёгиваемой молнии на юбке повергал в горестное недоумение. Уловив моё настроение, она спрашивала:

«Ну и что ты предлагаешь делать? Жить втроём в одной комнате?» Однажды спохватилась: «Кстати, а как твой суд?» Зоя имела ввиду дело, которое тянулось уже два года.

Как — то я чистил картошку на кухне, одна из безумных старух, шаркая передо мной туда и обратно, приговаривала: «Хулиган, спекулянт, бандит, тюрьма по тебе плачет». Не вытерпел — наставил на неё нож. Та завопила диким голосом: «Спасите!

Режут! Убивают!» В качестве свидетеля нашла знакомую, которая в отличие от нее, была сумасшедшей без справки и потому могла давать свидетельские показания. Меня обвинили в покушении на убийство — чуть было не прирезал свою жертву. Несколько раз вызывали в милицию, расспрашивали каким образом и за кем я гонялся с ножом.

Всякий раз повторял слово в слово как было дело: «чистил на кухне картошку, ни за кем не гонялся и никого не хотел зарезать». «Так уж и не хотел» — усомнился милиционер. Судя по всему, он мне сочувствовал, но, будучи должностным лицом, своё отношение не выказывал.

— А в последний раз, — рассказывал я Зое, — чуть ли не втолкнули меня в крошечную комнату с зарешеченным окном и заперли дверь на ключ. В той четырёхметровой кладовке сидела маленькая усохшая женщина с острым костистым подбородком — лицо жёсткое, птичье, ручки похожи на перепончатые лапки. Она вцепилась в меня взглядом — смотрела в упор, не мигая. Я догадался: дама — психиатр, а я на сеансе соответствующего освидетельствования. Согласись, трудно сохранить спокойствие в такой обстановке.

— Ужас! — Возмутилась Зоя, — я бы не выдержала.

— Хорошо у меня была книжка с собой и не какая-нибудь — о буддизме; как никогда нужно было расслабиться и уйти в нирвану. Моя сокамерница заёрзала, через несколько минут заскучала, какой ей резон смотреть на читающего человека. Потом стала проявлять беспокойство. Когда милиционер открыл дверь, у неё был вид, словно, не я, а она проходила психиатрическое освидетельствование.