Светлана Нилова - Безмятежность

Зачем мне два свидетельства и два имени – не знаю до сих пор.

Я помню всё своё детство. В моих воспоминанием всегда плеск волн, крики чаек, свежий запах моря и мирное покачивание «Ники». С тех пор, как я себя помню, лет с четырех, мы жили в Средиземном море и, словно переходя из комнаты в комнату, меняли моря: Ионическое, Адриатическое, Эгейское, Лигурийское, Тирренское, море Альборан…

Моё первое причастие проходило в Риме. Это было что-то грандиозное. Я была в белом кружевном платье и чувствовала себя принцессой из сказки. Солнечные лучи, проходя сквозь старинные витражи, раскрашивали моё белоснежное платье неожиданными яркими красками. До меня долетали слова священника, но всё священнодействие, к моему стыду, отошло на второй план, а я, в лучах света, наслаждалась своим триумфом. Я – самая красивая девочка в Риме! А может быть и на всей земле, потому, что Рим – самый большой и самый главный город мира.

Уже дома, на «Нике», когда мама прочитала мне о гордыне, мы было очень стыдно, я раскаивалась в своих мыслях, но не рассказывала об этом никому. Даже священнику. Это стыдное пятно так и осталось на моей совести.

Потом, спустя годы, на моей совести появились новые изъяны, и во многих случаях мне можно было найти оправдание, но за тот, первый – мне стыдно до сих пор.

Часто мы катали туристов. Они были шумными и веселыми, платили деньги и ещё дарили мне шоколад. Правда, первое разочарование я тоже получила от туристов. Тогда на «Нике» гостили американцы. Они были шумными, активными и задавали много вопросов, даже мне. Папа показывал им греческие острова и то место, где Афродита родилась из пены. Кто-то спросил, знаю ли я, кто такая Афродита. Я знала всё семейство греческих богов, папа рассказывал мне о них. А я всегда хорошо запоминала, даже то, что совсем не понимала. Ну, я и рассказала туристам всё, что знаю об Афродите и её родственных связях с другими богами.

- Да это просто Санта-Барбара с Зевсом во главе! – восхитился турист и подарил мне коробочку белых конфет, остро пахнущих мятой. Мама поморщилась, но ничего не сказала. Я была очень горда тем, что получила конфеты не просто так, а заслуженно. Я уединилась в своей каюте, чтобы попробовать их. Мне казалось, что пахнущие такой свежестью кругляшки должны быть восхитительно вкусными! А мама была недовольна, потому, что думает, что я сама всё съем, и ничего им не оставлю. Но я ведь очень их люблю! И я всё-всё им отдам, а сама только попробую…

Конфета обжигала рот и щипала язык. Я даже пару раз вытащила её, чтобы отдохнуть от такого резкого вкуса. «Ладно, может быть внутри она не такая сильная» - подумала я и разжевала. Конфета была какая-то хитрая и совсем не разжевывалась. Я жевала и жевала, пока она не сделалась совсем безвкусной, а у меня не заболели челюсти. Я выплюнула её и она вдруг прилипла к руке. Не буду описывать все бедствия с эти липким комочком, скажу только, что настроение у меня было испорчено на целый день.

А ещё я много думала. Думала, что делать с этими конфетами? Отдать родителям? Но они не должны даже пробовать такую гадость. А вдруг они подумают, что я не даю им потому, что мне жалко? И я не выходила из своей каюты пока туристы не покинули борт «Ники». Тогда только я выбралась на палубу.

- Папочка! Мамочка! Вы только не подумайте что мне жалко этих конфет, - сразу начала я. – Просто они… они совсем гадкие.

- Ты проглотила их все? – почему-то испугалась мама.

- Нет, вот они. – Я протянула коробочку. – Только, пожалуйста, не надо их есть. Давайте лучше выкинем!

Мама обняла меня:

- Ты моя умница!

А папа взял коробочку из моих рук, подошел к борту и спокойно высыпал её содержимое за борт.

- Ник! - спохватилась мама, - а как же бедные рыбы?

Папа шумно выдохнул и развел руками.

- Извини, Гленн, я об этом как-то не подумал.

Потом пояснил мне:

- Это не конфеты, а жвачка. Извини, что я не предупредил тебя. Их не едят, а просто жуют.

Я изумилась:

- Просто жуют? Зачем?

Папа пожал плечами.

- Может им больше нечем себя занять…

Кроме туристов у нас на яхте бывало много знакомых лиц. Кого-то я хорошо знала. Это были и весёлые французские моряки, и шумные итальянцы, и турки, и греки. С кем-то папа и мама весело смеялись, с кем-то папа долго и серьезно разговаривал в кают-компании, а кого-то даже не приглашал на «Нику» и они встречались на берегу. Чаще всего это были итальянцы в костюмах и черных очках. Папа говорил, что это родственники, но никогда не пускал их на «Нику» и не знакомил ни с мамой, ни со мной.