Саша Виленский - Тридцать шестой

В том, что это надувательство, я не сомневался.

Сценарий представления всегда был один и тот же: на сцену вывозили аппарат, Мельцель представлял жену и отправлял ее в зал, демонстрировал машинные потроха, расставлял фигуры и вызывал желающих сразиться. Желающих было много, кое-кто подходил не по разу, но неизбежно проигрывал кукле в тюрбане.

И это было непонятно.

По ночам, когда моя девочка засыпала, переполненная впечатлениями от представления и умиротворенная страстной любовью, я отправлялся в другую комнату, наливал себе стаканчик-другой кукурузного самогона и размышлял. Не может быть, чтобы автомат обыгрывал любого игрока, просто не может быть. Шахматы — не самая простая игра, не может быть, чтобы шестеренки и рычаги могли просчитывать все варианты, я уж не говорю про то, чтобы думать на несколько ходов вперед, ведь именно этим и отличается мозг шахматиста от обычной механики. Человек может рассчитать и предвидеть варианты событий, машина может только рассчитать.

Значит, здесь какой-то подвох.

Но, как показывает практика, самые хитрые уловки — они же самые примитивные, как правило. Разгадка тайны подразумевает наиболее простой вариант. Когда понимаешь это, то проще простого писать детективные рассказы с лихо закрученным сюжетом. Достаточно придумать преступлению простое объяснение, обставить его таинственным антуражем — и читатель не сможет оторваться от произведения, разве что останется легкое разочарование в конце, но это уже не страшно. Пусть почувствует себя умнее автора, это только полезно.

Впрочем, вернемся к турку.

В этом деле самым простым объяснением является спрятанный внутри сундучка мощный шахматист. Так я начал писать первый из серии очерков, которые стали сенсацией в нашем «Литературном курьере». А всего-то простая логика. Логические рассуждения, и более ничего.

Мельцель всегда демонстрирует внутренности машины в строго определенном порядке. И порядок этот неизменен. Ни разу не было, чтобы после ящичка А он показал ящичек С, а не В. Что говорит нам логика? Что согласно этому порядку внутри мог перемещаться человек, заранее договорившийся о подобной системе с Мельцелем.

Далее. В шахматной партии любой последующий ход обычно не определен. Все зависит от решения самих игроков. Поэтому, даже признав, что действия автомата продиктованы шестеренками, следует тут же признать, что эти действия должны и нарушаться в соответствии с непредсказуемой волей соперника. А этого не происходит. Механизм может реагировать на изменение ситуации, но не может просчитать все ее изменения, кроме уже заложенных в нем механиком. Как быть, если соперник сделает неожиданный ход? Как может машина предусмотреть все неожиданные, нелогичные ходы в мире?

Но предположим, Кремпелен (ах, простите, фон Кремпелен — немцы столь чувствительны к титулам!) и Мельцель действительно гении и просчитали абсолютно все варианты в мире. Это невозможно, но ради чистоты эксперимента — предположим.

Однако и тогда не складывается, и вновь исключительно из-за логики. Действия любого механизма основываются на принципе регулярности. Все должно быть одинаково ровно, думать железо не умеет. А вот реакция турка на ход противника никогда не была регулярной. Иногда он играл быстро, а иногда подолгу задумывался. Если бы в него были заложены абсолютно все варианты, то и выбирать из них ему приходилось бы с одинаковой скоростью. Но скорость-то была разной! А это характерно как раз для человека.

Успех моих разоблачений был оглушительным.

Прежде всего из-за слабости человеческой: ведь проиграть сильнейшему шахматисту гораздо менее обидно, чем проиграть бездушному металлу. «А-а-а! — воскликнули обыватели. — Так там сидел чемпион! Ну тогда понятно, почему он меня обставил!»

Кроме того, в моих статьях, как и в моих рассказах, всегда присутствовал элемент детективного расследования. Каждый читатель отождествлял себя с криминалистом, с Видоком, идущим по следу мошенника. И это льстило читателю, заставляя с нетерпением ожидать следующего номера «Курьера», чтобы вновь погрузиться в мир расследования.

Тираж вырос, редактор был доволен и даже выплатил мне премию (которую я тайком от Вирджинии оставил в любимом пабе), со мной раскланивались на улице уважаемые люди, и я гордился собой, раскрывшим тайну, которую до меня никто не сумел раскрыть.

В масонский зал выставки перестал валить народ: с достойным партнером можно сразиться за шахматной доской и дома, вооружившись стаканчиком ароматного виски да порцией хорошего табачку. При этом совершенно бесплатно. Мельцель как-то сник, даже осунулся, и я был неприятно поражен, столкнувшись с ним однажды у здания мэрии.