Саша Виленский: Тайна «Колониста»

Когда я собирался писать этот материал, мой коллега с удивлением спросил: «Зачем?»

– Чтобы раскрыть правду, изложить свое видение ситуации, – наивно ответил автор.

– Зачем? – повторил вопрос коллега.

– Чтобы разрушить мифологическое сознание.

– Зачем? Не надо. Оставь людям их мифы, пусть люди верят в то, что они создали, если им это важно.

– И в 28 панфиловцев? И в 26 Бакинских комиссаров? В молодогвардейцев? И в другие советские мифы?

– И в 28 панфиловцев. И в 26 Бакинских комиссаров. И в молодогвардейцев. И в другие советские мифы.

Возможно, коллега был прав. Если есть у людей потребность в мифологии, в вере в некое явление, событие, действие, которого на самом деле не было, то, может, так и надо? Поколения советских людей воспитывались на героической истории самопожертвования 28 панфиловцев, не задаваясь вопросом, почему их было именно 28, и кто же, если они все погибли, услышал чеканную фразу политрука Клочкова: «Велика Россия, а отступать некуда – позади Москва!». И какие плюсы мне, сегодняшнему, дает знание, что вся история боя у разъезда Дубосеково от начала и до конца выдумана журналистом «Красной звезды» А. Кривицким, никуда из Москвы не выезжавшим, художественно записавшим ее со слов своего коллеги В. Коротеева, который тоже дальше штаба армии нигде не бывал? Панфиловцам поставлены памятники, в их честь названы школы, парки и т. д. Что теперь, через восемь десятилетий, нам дает знание, что все было совсем не так? И разве это отменяет героизм советских солдат, ценой собственной жизни защищавших родную землю? Или фронтовых журналистов, тех самых, не кабинетных, «с лейкой и блокнотом»?

Поколения воспитывались на героизме 26 Бакинских комиссаров, которых было не 26, и не все они были комиссарами, и не все они были расстреляны. И что? Что нам дает это знание, кроме разочарования и тотального недоверия к излагаемым фактам?

Ничего не дает. Кроме свободы выбора. Тот, кто хочет верить в миф – безусловно, пусть верит. Это нормально. Это успокаивает. И даже облагораживает. Тот же, кто как я стремится добраться «до самой сути», будет всегда искать зерно истины, которое находится внутри каждого мифа.

Но что такое собственно миф? Мы привыкли считать, что это что-то древнее, античное. Да, когда-то это была и вправду форма человеческого сознания, способ познания мира, сохранения традиций в беспрестанно меняющемся мире. Но сейчас – и это важно помнить – современный, рукотворный миф создается с идеологической, а не с познавательной целью и в течение времени воспринимается как истинное и не подвергающееся сомнению знание, вне зависимости от степени соответствия реальному положению дел..

Замечательным примером превращения мифа в знание стал уникальный случай, произошедший на конгрессе русскоязычных журналистов в Москве. Один из докладчиков рассказал историю 28 панфиловцев как легенду, не имеющую отношения к действительности – и тут же был подвергнут такому остракизму, которого от индивидуумов, живущих в современном информационном пространстве, никто не ожидал. Журналисты, литераторы, люди, для которых сомнение должно было бы быть основным стимулом исследования, истово верили в рукотворный, от начала до конца придуманный миф, обвиняя докладчика в искажении исторической истины (sic!) И это тоже характерно для мифологического сознания: осуждают не создателя мифа, а того, кто сообщил о его развенчании.

Мифологическое сознание основано не на доводах и рассуждениях, а на общественных иллюзиях, вброшенных в это самое сознание с той или иной целью (зачастую – с очень даже благородной целью). Никакого отношения к знанию (то есть, той самой истине) миф не имеет, это особый вид мировоззрения, в котором сам миф – и есть знание. Причем, знание эмоциональное, и, как правило, художественно оформленное. Миф создается с целью сформировать некую систему ценностей, выдать вымысел за реальность, и тогда эта реальность становится стабилизирующим фактором – основой внутреннего согласия индивида с самим собой, поэтому любое покушение на суть мифа есть «расшатывание основ», разоблачение пугает угрозой нестабильности, ибо во что же верить, если Деда Мороза не существует?