Арсений Абалкин - Тридцать шестой

Ровно за неделю до конца света Яков Коган, бывший инженер, чистил ружье, готовясь убить человека. Коган уже даже не ненавидел его — все чувства провалились в зияющую пустоту, которая осталась после Лиды.

Год назад Лиду, беременную жену Когана, сбил на пешеходном переходе обдолбанный Воронцов-младший. Тогда инженер еще был человеком вполне законопослушным, и его бы устроило справедливое наказание — по закону. Проблема состояла в том, что отцом Воронцова-младшего был Воронцов-старший, прокурор города. Вдовец пробовал было искать правды — прямолинейно и безоглядно, как он делал все, за что брался, но в результате потерял работу, немногочисленных друзей и чуть было не сел сам.

Он всегда был неприятным человеком со сложным, неуживчивым характером — и знал об этом. Прямой как палка, сухопарый, с вечно всколоченной еврейской шевелюрой и скрипучим голосом. Женился очень поздно, когда уже свыкся с мыслью помереть бобылем. Безмерное удивление, что такая милая, славная Лида могла выбрать его, перешло в тихое застенчивое счастье. Оно продолжалось до того дня, когда юный мажор вздумал сесть за руль, накидавшись какой-то дрянью. И жизнь Когана застопорилась.

После увольнения он полгода беспробудно пил, но затем понял, что с его здоровьем этот способ самоубийства займет слишком много времени. Тогда он вынес из квартиры горы бутылок, избавился от всего лишнего — а в его случае это означало совсем от всего, кроме необходимого для поддержания жизни и охотничьей винтовки с коробкой патронов — и стал готовиться к свершению правосудия собственными руками. Он решил застрелить Воронцова в годовщину гибели жены и нерожденного ребенка — то есть оставалась ровно неделя. Он никогда не был склонен к сантиментам, но чем ближе подходила назначенная им дата, тем меньше человеческого в нем оставалось — неизбывная тоска выгорала, превращая человека в целеустремленную, деловитую и злую машину.

…Коган аккуратно складывал в специальную коробочку шомпола и ершики, когда в дверь позвонили. Он насторожился — неужели все пропало? Неужели, пока он неумело выслеживал Воронцова, выследили его самого? В кино начать следить за кем-то очень легко, а в реальности чувствуешь себя идиотом и кажется, что твои маневры всем заметны. Гораздо больше ему помогли социальные сети, в которых убийца его жены похвалялся каждым шагом и регулярно делился планами развлечений. Его адрес Коган тоже выяснил по фото, выложенным в сеть.

В дверь позвонили еще раз. Коган спрятал винтовку под кровать, туда же отправил станок для чистки оружия и коробочку с патронами. Другой мебели, за исключением стола и стула, в комнате не было. Подумав минуту, он пошел открывать дверь.

На пороге стояли два хасида. Или литвака. Он не разбирался в ультраортодоксальных еврейских течениях. Но увидеть их в нефтедобывающем российском городке, в типовой пятиэтажке… мелькнула мысль, что он все-таки спился и сошел с ума, галлюцинирует.

Крошечный старик в гигантской меховой шапке и длинном черном халате. Совсем юный волоокий пацан, одетый так же. Длинные закрученные пейсы, у старого — длинная седая борода, у пацана — жиденький пушок на подбородке. Дичь. Абсурд. Цирк какой-то.

Все трое разглядывали друг друга довольно долго, справляясь со взаимным потрясением. Наконец старик что-то проговорил сварливым тоном. Юноша откашлялся и спросил на старательном русском языке иностранца:

— Вас зовут Яков Коган?

— Ну да, — чувствуя себя участником какой-то идиотской телепередачи, подтвердил хозяин. По крайней мере, это не полиция, и волноваться о винтовке под кроватью не стоит.

— Мы приехали к вам сегодня из Иерусалима. Вы разрешите нам войти?

Коган посторонился, и хасиды вошли в пустое пространство его жилья. Старик неодобрительно оглядел комнату и сел на единственный стул. Коган вдруг подумал, что сейчас он начнет молиться — раскачиваясь, держась руками за виски и бормоча. Они же обычно молятся или танцуют вроде бы? Это было все, что он о них знал. И он от всей души надеялся, что дело хотя бы не дойдет до танцев.

— Это ребе Шнеур-Залман Вайс, — сказал юноша так, словно ожидал, что Когану знакомо это имя.

— Э-э… очень приятно. — Это прозвучало, мягко говоря, неискренне, но он не нашел ничего лучшего.

— Я Аарон Тауб. Ребе Шнеур-Залман очень утомился, он впервые отправился так далеко…

Сон продолжался, и Коган решил подыграть: