Саша Виленский - Тридцать шестой

— Тогда другой вопрос. А как же ты можешь трахаться? Вы же бесполые, ты сама говоришь. — Я резвился, потому что никак не мог до конца поверить, что все это происходит в реальности. К постоянному чувству страха я, похоже, уже привык. Только иногда оно давало мощный всплеск, и тогда становилось как-то совсем уж тоскливо.

Наташа помолчала, глядя на освещенную полосу прибоя.

— Видишь ли… Когда ты принимаешь чей-то облик, то получаешь хоть и минимальную, но все же часть тех ощущений, которые присущи этому выбранному образу. Я как-то попробовала быть женщиной. Из любопытства исключительно. Вообще-то телесный, физический контакт негласно запрещен, но очень уж интересно было. И я почувствовала… Нет, это описать невозможно, но мне понравилось. Очень. С тех пор с мужчинами я всегда стараюсь быть женщиной.

— А с женщинами?

— Тоже. — Она рассмеялась. — Там другие ощущения, но не менее сильные. Вот когда я принимаю мужской облик, тогда почему-то все совсем не так. Не, тоже приятно, конечно, но не так. Вообще не так. Женщиной лучше. Во всех смыслах.

Хорошая штука коньячок. Я начинал понимать старого солдата Иоганна. Помахав официантке, я заказал еще порцию. Гуляем. Стало как-то даже спокойней, и происходящее перестало восприниматься как реальность. Но тут меня, как пишут в плохих романах, «пронзила» мысль, от которой я сразу протрезвел.

— Погоди-ка, погоди!.. Ты говоришь «праведники», «ангелы», бла-бла-бла, но ведь к доктору Фаусту приходил вовсе не ангел!

— Ну и что? — Она прищурилась и посмотрела мне в глаза тем самым взглядом, который мне очень не нравился, но сказать об этом я не смел. Почему-то. — Какая разница?

— Ничего себе «какая разница»! Какая разница — ангел или дьявол?!

Она усмехнулась:

— Закажи-ка, Саш, себе еще коньячку, а то у тебя с пониманием начались проблемы. И расскажи мне заодно, в чем между ними разница?

Коньяку я больше не хотел, у меня от него началась изжога. Все же слишком хорошо — тоже нехорошо.

— Пойдем лучше пройдемся. Пешочком. Я ведь у тебя переночую, да?

Наташа засмеялась.

— Ну, переночуй у меня. Ты разве не хочешь себе заказать виллу, напичканную электроникой?

Мы пошли не через арабскую часть города, с ее назойливыми огнями, назойливой музыкой и назойливыми продавцами, а через район Южного Тель-Авива. Тоже не самое лучшее место, зато в это время суток здесь довольно тихо, поэтому по дороге можно было разговаривать. Да и вообще пройтись было хорошо. Редкое по нынешним временам удовольствие. А гулять я любил.

— Итак, — сказала Наташа, — разница между ангелами и демонами?

— В смысле, объяснить? Хорошо. Расхожее мнение гласит, что один из ангелов возомнил себя равным Богу, был низвергнут в преисподнюю, где стал Князем Тьмы, и теперь противостоит Всевышнему, пытаясь заполучить себе людские души, а те, что удалось заполучить, мучает потом в аду. Посланники Бога — ангелы, посланники дьявола — демоны. Дуализм добра и зла, противостояние Света и Тьмы. Как-то так.

— Близко, но не то, — улыбнулась она. Ангельски. — Скажи мне, в батарейке что — добро, а что — зло: плюс или минус?

— Так к ним неприменимы эти понятия. Плюс и минус — условные технические обозначения, при чем тут оценочные категории?

— Хорошо. Компас показывает одной стороной стрелки на север, другой — на юг. Север — добро, а юг — зло, или наоборот?

— Ты не передергивай. К техническим понятиям неприменимы категории добра и зла.

— Почему? Атомная бомба — это добро или зло? Когда она у Израиля, то добро, а когда у его врагов — то зло? А просто понятие «атомная бомба» — добро или зло?

— Вообще-то зло. Но и зло можно поставить на службу добру.

— Да ты что?! А наоборот?

— И наоборот можно. То же электричество может давать свет и тепло, а может быть способом казни, способом убийства.

— Ну, так какая разница между добром и злом?

— В использовании. Как говорится, дело не в ситуации, а в отношении к ней.

— Отлично! Тюремщик, включающий рубильник, чтобы казнить преступника, и оператор на пульте, включающий рубильник, чтобы дать свет в дома, производят одно и то же действие. И мы никак не оцениваем само это действие, а судим исключительно тех, кто включил рубильник? Да еще исходя из собственных понятий о добре и зле? Поэтому тюремщик — бяка, а оператор — цаца?

— Ну, — неуверенно протянул я, — предположим.

— Ну да, конечно. А потом выясняется, что тюремщик казнил мерзавца, убивавшего и насиловавшего детей, а оператор дал электричество в дома, не задумавшись о правилах безопасности. Несколько домов сгорело, потому что в них не успели сделать необходимую проверку. Люди остались без крова и имущества. И все потому, что оператор поторопился. Или просто голову не включил.