Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Нет! Да обо мне потом. Расскажи обо всех новостях. Я и впрямь целых пять лет дома не был, — попросил Митька бывшего собрата по паперти. Тот разомлел от внимания. Свои его давно не слушали. А человеку так хотелось общения.

— Подай закурить, — протянул ладонь и, выругав себя матом за въевшуюся привычку, перестал дрожать рукой и голосом, не попросил, потребовал курева. И, затянувшись дымом дорогой сигареты, заговорил: — А живем мы нынче смешней некуда. Раньше побирушками назывались, нищими. Теперь нас всех собачьим словом обозвали. Вроде одной кликухи на всю братию. Бомжами величают. По-заграничному. Навроде уже не побирушки, а лица без определенного места жительства и постоянной работы! Во, блядь! Как будто нам предлагали работу иль жилье! Попробуй сунь нос к властям за помощью! Вмиг за жопу и в зарешеченный конверт. За тунеядство! Нынче мы не можем побираться, где хотим. Мусора гоняют. Грозят пересажать. Да только и в тюряге нас кормить надо! А кому охота? Накладно! Вон взяли Козла в мусориловку! Он даже радовался, мол, горячего поем. А ему как вломили! Через два дня Богу душу отдал. Так что вовремя ты смылся! Теперь на нас облавы менты устраивают. Чтоб мы лицо города не позорили. Во, блядь! Городу перед нами не стыдно, что нам в нем места нет. А мы должны думать о лице его. С хрена ли эдакая блажь? Нет, ты вовремя смотался, что ни говори, — запихал в рот кусок колбасы и, прожевав, протянул трясущуюся ладонь: — Подайте. — Стукнул себя по лбу и потребовал: — Дай горло промочить.

Выпив, предложил Митеньке прийти на вокзал, где теперь ночуют большинство городских нищих, прикидываясь пассажирами в зале ожидания.

— Там ты все про всех узнаешь. Да и надо тебе живым показаться. Пусть порадуются мужики. Не то мне на слово не поверят. Приходи, порадуй, — просил, уходя. И горбун решил на следующий день навестить тех, с кем много лет, с самого детства, делил хлеб подаяния.

— Митька! Ну, присядь к нам! А мы уж и не верили, что придешь, не побрезгуешь! — предложили место в середине.

И только подвинулись ближе к нему, услышали за плечами:

— Вот они где скучковались, паскуды! Хватай их! — внезапно появились за спинами милиционеры. И, заламывая руки нищим, поволокли из зала ожидания вниз — в отделение милиции, подгоняя мужиков пинками, затрещинами, оплеухами. Не ушел и Митька. Его вбил в кабинет увесистым кулаком мордастый сержант.

— Попухла шобла! Гляньте, сколько хорьков выловили! Теплых взяли! — хвастался он лейтенанту.

— Не имеете права! Я в отпуске! — подал голос Митька.

— Кто там вякает? А ну успокойте его! — вяло приказал лейтенант.

Митьку втолкнули в камеру, вытряхнули из одежды и, подгоняя резиновой дубинкой, прогнали голого через коридор, забитый людьми. Там, втолкнув в тесную душевую, включили ледяную воду, бившую в Митьку со всех сторон упруго, больно. Он кричал, а милиция за дверью хохотала.

Через полчаса его выволокли из душевой, бросили в лицо одежду.

— Пшел вон, козел! — услышал над ухом насмешливый голос сержанта.

Митька оделся. Ощупал карманы. Ни часов, ни денег. Пошел к лейтенанту, потребовал свое.

Тот, едва услышав о пропаже, указал сержанту на горбуна:

— Разберись с ним…

Митьку увели в камеру, закрыли наглухо дверь. Четверо мордоворотов кинулись на горбуна со всех сторон. Кулаки и сапоги, резиновые дубинки обрушились на него.

— Воры! Мародеры! Бандиты! Уголовники! Всех вас перерезать мало, сучье семя! Чтоб вас чума побила, изверги! — кричал он, захлебываясь кровью, теряя сознание, перелетая с одних сапог на другие.

— Ты еще ноги будешь нам лизать, падаль вонючая! — орал сержант.

Поздней ночью его доставили в больницу. Кто-то из прохожих сжалился, увидев его валявшимся на пороге милиции без сознания, и вызвал «неотложку».

По сообщению врачей «скорой помощи» к Митьке в больницу приехал следователь. Допросил. Врач подтвердил, что Митьку привезли с вокзала абсолютно трезвым. Но состояние человека очень серьезное. И в больнице ему придется пролежать не меньше месяца.

Митька и впрямь не мог ходить, даже самостоятельно повернуться на бок было тяжело. Весь перебинтованный, он впервые был зверски избит, ограблен, высмеян.

Соседи по палате долго возмущались, узнав о случившемся, и кляли милицейских мародеров на чем свет стоит.

— С нищего суму сняли! Это же надо! Внизу в шестой палате то же самое. Восемь нищих. Всех покалечили козлы! И ограбили! Доколе терпеть можно этот беспредел? Да взорвать надо все лягашки вместе с мусорами! — возмущались больные.