Эльмира Нетесова - Забытые смертью

— Земля плачет. Сеять пора. Самое время пришло, — сказал он в сорок третьем под Курском. И, понюхав горсть земли, добавил: — Родить ей приспело. А ее бомбят…

— Дурак! Нашел, что жалеть. Люди гибнут. А он, идиот, землю оплакивает. Кокнет тебя фриц, до тошноты той земельки нанюхаешься, — разозлился командир взвода и поднял пехоту в атаку.

Все кинулись к высотке, которую надо было взять любой ценой. Таков приказ. Егор его не выполнил. Что-то коротко свистнуло, сверкнув молнией перед глазами. Боль свалила с ног, лишила сознания. Когда очнулся, уже был в плену.

Егор много раз жалел, что выжил. Его вскоре увезли в Германию, где вместе с другими военнопленными, еще державшимися на ногах, выставили на продажу. В работники…

Рядом с Егором с ценовой биркой на шее продавался командир взвода. Он уже не ругал Торшина, он проклинал войну.

Егор криво усмехнулся. Его оценили вдвое дороже командира.

Проверив мускулы, ощупав мышцы, заглянув в рот, купила Торшина пожилая фермерша. И, указав на легкую двуколку, приказала ехать быстрее.

— Дуракам везет, — услышал вслед брошенное командиром.

Егор работал на пригородной ферме сутками. Без выходных, без отдыха. Ухаживал за свиньями. Их было больше тысячи.

Фермерша, приметив добросовестность, не докучала. Лишь однажды, в самом начале, показала на видневшуюся вдали, обнесенную колючей проволокой местность, длинные казармы из красного кирпича, высокие дымящиеся трубы. И сказала, что там умирают пленные. Если Егор будет плохо работать, она вернет его обратно.

Торшин старался не из-за страха. Иначе работать не умел. Здесь, он это понял, ему не суждено умереть от голода.

Егора очень интересовало, как идут дела на фронте. Но до него не доходили даже слухи.

«Как-то там Феня с детьми мается? Живы ли? Освободили деревню иль все под немцами живут?» — вздыхал Егор в неведении. Но и спросить ему было некого. Лишь немец-конюх, не знавший ни одного русского слова, бывал здесь. Привозил корм свиньям. Пел свои песни и редко обращал внимание на Егора.

Да и Торшину не до него было. Жил день ото дня, терял счет времени, дичал от одиночества. По-русски он разговаривал со свиньями, когда совсем невмоготу от тоски становилось, материл их солоно, забористо. Зная, что все равно никто ничего не поймет, не пожалуется фермерше.

Но однажды она привезла в свинарник двоих мужиков, которые должны были заколоть свиней. Отобрать самых крупных и жирных велела хозяйка. И приезжие при ней пометили намеченных под забой хрюшек.

Фермерша не захотела видеть, как мужики будут расправляться в загоне со свиньями, и уехала.

Приехавшие сели перекурить перед резней. Глядя на Егора, тихо переговаривались. Торшин не выдержал, подошел.

— Может, русские? — спросил неуверенно.

Мужики заулыбались:

— А мы тут как раз о тебе говорим. Кто ты? Русский или ихний?

Разговорились. И мужики рассказали Егору, что война откатилась на запад. Что бои теперь ведутся за пределами страны. Что в России уже нет оккупированных сел. И люди в эту весну уже посеют первый мирный хлеб.

— А мы-то как же? О нас хоть вспомнят? Затребуют? Воротят домой? — спросил Егор, дрожа.

— Конечно! Не имеют прав держать нас. Вот только когда это будет? Да и узнаем ли мы о том? — засомневался один из мужиков.

В эту ночь Торшин не спал. От мужиков узнал, что много пленных в лагерях умерло от голода, болезней, пыток, мук. Многих живьем сожгли в крематориях. повезло выжить лишь тем, кого, подобно им, купили немцы. А еще таким, кто научился есть трупы.

Егор вернулся из плена лишь через три года после Победы.

Торшин возвращался в село поздней ночью. С рюкзаком за плечами, в выцветшей гимнастерке и рыжих от пыли сапогах. Он не стал дожидаться утра и торопился знакомой ухабистой дорогой. Как дорога была она ему, как понятна!

Ни одного письма за все годы войны и плена не получил Егор из дома. Сам писал. Но дошли ль они, попали в руки Фене? Жива ли жена? Ведь из плена, да и потом с фермы не сообщал о себе ни строчкой. Может, замуж вышла? — закрадывался страх.

Знакомая улица Березняков… Сколько раз она снилась Егору на чужбине — не счесть! Темно в окнах. Спят люди. Торшин свернул к своему дому.

Открыл калитку. И тихо накинул на нее крючок за собой. Стукнул в окно. Прислушался. Вошел на крыльцо. Постучал в дверь погромче.

Из сеней услышал голос Фени:

— Кто?

— Открой, Фень, это я — Егор!

В сенцах ахнуло. Зашарили руки по запору — дрожат, трудно справиться, отодвинуть. Но вот дверь распахнулась. Жена в одной рубашке стояла, не веря своим глазам.