Тони Парсонс - Моя любимая жена

— А по-моему, он вечен.

Холли потеряла равновесие, но не упала, сумев вовремя ухватиться за остатки дедовской шевелюры. Они оба смеялись. Старик добросовестно перебирал руками и ногами, изображая коня. Потом эта игра им наскучила, и Холден-старший стал поднимать внучку на вытянутой руке. Тут Билл не выдержал, однако Бекка удержала его.

— Не мешай им играть.

— Но ведь это опасно.

Бекка покачала головой, и Билл счел за благо отправиться на работу.

К тому времени, когда дед с восседающей на плече Холли пришел на кухню, у Бекки уже был готов чай и тосты.

— Его светлость [35] Своеобразная игра слов. His Lordship (англ.) может означать как лорда, так и члена английского Высокого суда правосудия. отправился на работу? — спросил Холден-старший, опуская внучку на пол.

Бекка улыбнулась и кивнула.

— Вы оба так здорово играли, что Билл не захотел вам мешать.

— Раненько у него начинается рабочий день, — заметил старик, насыпая в чай третью ложку сахарного песку.

— Папе приходится много работать, чтобы у нас были деньги, — пояснила Холли.

Ей не удавалось одновременно говорить и пить сок. Часть жидкости выплеснулась на подбородок.

— Так оно и есть, — подтвердила Бекка, вытирая дочкин подбородок кухонным полотенцем. — Уходит рано, возвращается поздно.

Она не помнила, завтракали ли они когда-нибудь вот так, вместе. Кажется, нет. Холден-старший вообще не баловал ее разговорами.

— Долгие рабочие дни, — усмехнулся старик, глядя, как невестка кладет масло на треугольнички тостов.

— Деда, это моя любимая тарелка, — сообщила Холли. — Видишь, кто там нарисован? Это Русалочка.

— Часто Билл возвращается, когда мы уже спим, — продолжала Бекка. — Либо работает у себя в офисе, либо идет на деловой ужин с клиентами.

— Вот я и говорю: сплошная работа, — нахмурился старик, откусывая хрустящий ломтик. — А что толку от такой гонки? Я еще понимаю, холостые: их дома никто не ждет.

Бекка попыталась деликатно защитить мужа.

— Билл хочет, чтобы у нас была спокойная и обеспеченная жизнь, — сказала она, намазывая маслом новую партию тостов. — А для этого приходится много работать. Особенно на новом месте. Поэтому мы и приехали в Шанхай. По-моему, вполне понятное желание. Как вы считаете?

— Допустим, — согласился старик, дожевывая тост. — Билл всегда считал меня тупицей, который привык довольствоваться малым.

Бекка удивилась, она впервые видела Холдена-старшего таким… виноватым.

— Да, Бекки. Знаешь, из-за чего мы с ним чаще всего ссорились? Он кричал, что я ни к чему не стремлюсь. Есть домишко — и ладно. Есть работенка — и хорошо. Он называл это никчемной жизнью.

— Может, он так думал лет в шестнадцать или восемнадцать. — Бекка коснулась руки старика. — Но с тех пор Билл повзрослел.

— Они сейчас так думает, — возразил Холден-старший, садясь на любимого конька.

Огрызок тоста в его руке торчал дерзко, словно острие кинжала.

— Тебе он муж, но я своего сына знаю. Есть главное различие между мной и «его светлостью». Билл хочет всего и помногу. Мои потребности куда скромнее.

— Думаете, это Билла понесло на другой конец земли? Он бы и сейчас гнул спину в Лондоне. Переехать сюда было моей идеей. А Билл сделает все, что бы я ни попросила, потому что он любит меня. — Бекка ощутила, как кровь прилила к ее лицу. — Потому что он любит нас, — поправилась она. — И он добьется того, что задумал. Обязательно добьется, потому что Билл такой же труженик, как вы.

— Ты нас не сравнивай, — грустно усмехаясь, сказал Холден-старший. — Билл ни разу в жизни рук не запачкал.

Но произнесено это было с настоящей отцовской гордостью за сына. Бекка даже удивилась; до сих пор ей казалось, что она — единственная, кто по-настоящему гордится Биллом.

Поначалу Шейн принял это за след от ожога, но вскоре понял, что ошибся. Родимое пятно — вот что это было. Родимое пятно величиной с ручное зеркальце, светлее, чем смуглая кожа Росалиты. Филиппинка пыталась скрывать его под волосами, но безуспешно.

Свои роскошные черные волосы Росалита обычно стягивала в толстый пучок и отбрасывала на плечо, закрывая им родимое пятно. Когда она пела, подыгрывая себе на синтезаторе, то время от времени как бы невзначай дотрагивалась до плеча. Можно было подумать, что она поправляет волосы. Но Шейн ходил в «Ни дна ни покрышки» уже давно. Он разгадал секрет миниатюрной филиппинки: она стыдилась этой отметины. Ее безуспешные попытки спрятать пятно вызывали у него приливы странной нежности, не столько сладостной, сколько мучительной.