Эльмира Нетесова - Последний шанс

— Как знать, — ответил человек. И вспомнил Линду. Он чувствовал, что она ждет его.

Николай решил уехать на дачу вечером в пятницу, сразу после работы. Но уже утром подошли мужики цеха и сказали, что надо отметить день рождения одного из работяг, а именно: Володи Данилова, какого на заводе не просто знали, а и уважали все. Отказаться было неловко. Николай знал, его не поймут. Сам Данилов, конечно, обидится.

Николай поначалу опешил. Рушились планы на дачу. Он даже расстроился. Но потом сам себя успокоил:

— Ладно! Поеду в субботу, как всегда. Видно, не стоит торопиться, коль сама судьба останавливает.

…И надо же было такому случиться, что за столом в кафе он оказался рядом с Мариной, какая работала в одном цехе с Николаем уже ни первый год. Она была моложе Коли. И многие парни и мужики нарезали вокруг Маринки круги. Но та никого не замечала, никому не отдавала предпочтенья.

Все знали, что она была замужем за военным. Тот два года назад погиб в какой-то из горячих точек. У Марины осталась пятилетняя дочь и старая свекровь. Жили они на окраине города в какой-то многоэтажке. Маринка ни на что не жаловалась. Погоревав по мужу, взяла себя в руки. И на работе держалась твердо. Жила как все, обычными житейскими заботами, работала до седьмого пота, растила дочь, молча несла свой вдовий крест, никому ни на что не жалуясь.

У нее было много подруг на заводе, она легко общалась с людьми. С Николаем у нее были добрые отношения. Он часто помогал наладить ее токарный станок. И Маринка, как и все бабы, случалось, чмокнет Колю в щеку, а через минуту забудет, как отблагодарила человека за помощь. Она помнила, как именно он — Коля, помогал ей в тяжелое время, выстоять, когда погиб муж. Ведь именно тогда земля проваливалась под ногами, и жизнь казалась невыносимой. Внешне баба держалась. Даже смеялась сквозь рыдания. И только Николай видел. Случалось, подходил и говорил:

— Иди, отдохни. Я подменю тебя…

Ох-х, и вовремя! У нее темнело в глазах, она выходила из цеха во двор шатаясь. С полчаса приходила в себя. Николай не торопил. А бывало, говорил ей:

— Маринка! Тяжело терять любимого! Но поверь, не легче обронить саму любовь, когда оба живы! Надо найти в себе силы, чтоб не забыть о своей нужности детям. Ради них надо держаться. Плохо если они заплачут и упрекнут вслед за слабость. Коли произвели на свет, обязаны вырастить. Ты меня поняла?

Баба сглатывала колючий, больной комок, кивала головой и брала себя в руки.

Когда она оправилась от горя, нередко говорила Николаю спасибо. Он никогда не делал ей сальных намеков, не сбивался на скользкие темы, не обшаривал похотливым взглядом фигуру женщины. Лишь иногда отвозил ее домой с работы, чтоб Марина успела забрать дочку из детского сада.

Их общение было редким и коротким. У обоих не было свободного времени. Они не были в одной компании, да и до того ли? Оказавшись так близко друг от друга, оба не удивились, но Маринка смутилась.

— Коля, я тебе не помешаю?

— С чего бы эдак? Или мое соседство не подходит?

— Ну, что ты? Просто для меня веселье дело непривычное. Вот уж сколько времени живу без праздников. Только на Новый год ставлю елку для дочки, чтоб было чем вспомнить детство. Ведь она еще ребенок.

— Марина! Тебе себя за шиворот нужно выдергивать из ситуации. Жизнь идет своим чередом. Пока ты молода и хороша собой, не хорони себя заживо. У каждого из нас свой срок на этой земле отмерен. Не укорачивай его своими руками. Ведь эти годы ты не вернешь, а вот сожаление останется.

— Ты так думаешь?

— Даже уверен.

— Колян, Маринка! Давайте выпьем за нашего Вовку Данилова! Пожелаем ему полные карманы денег, здоровья за пазуху сколько влезет, удач во все пригоршни. И всего, чего себе пожелает! Чтоб жил долго и счастливо! Пусть никогда и нигде не скучает. Дай Бог ему много друзей и ни единого врага! Чтоб всякий день жизни был прожит радостно!

Всем понравился тост, выпили дружно. Потом разговорились. Пили, пели, танцевали. Коля забыл о даче. Он тоже танцевал и пел. Даже с Маринкой что-то отплясывал. С рыжей кассиршей танцевал. Пел вместе со всеми полузабытые песни. И вдруг кто-то поставил старую кассету. Она долго капризничала, заедало пленку, долго никто не мог разобрать ни слов, ни музыки. Уже хотели ее убрать, как кассета словно вздохнула и люди услышали: