Эльмира Нетесова - Последний шанс

— Тут я глянула, в углу куча тряпок зашевелилась. Глядь, из них баба вылезла. Вся лохматая, неумытая и почти голая. Ей папашка говорит:

— Слышь, транда бухая, к нам похмелка пожаловала. Вот эта дура станет жить у нас! Гришкиной бабой стать желает! Вот и звеню обоим, чтоб пузырь приволокли для начала. Иначе не сдышимся. Верно базарю?

— Э-э, нет! Жить у нас все время, а пузырь только нынче? Так не пойдет! Мне одной пузыря на похмелку не хватит. А ведь ты тоже стребуешь! Иль у меня отнимешь, как вчера! Пусть эти присоски нас обеспечут всем. На то они, короеды, детями зовутся. Пусть радуются, что мы их в свет пустили и не пропили.

— Короче, до меня быстро дошло, куда попала, и я постаралась скорее уйти от Гришкиных родителей. Разговора меж нами так и не получилось. Да и с кем говорить, если оба лыка не вяжут, на ногах не стоят после бодуна. Короче, я сбежала. Но Гриша следом за мной появился, правда, уже с фингалом на глазу. Я все поняла и спрашивать ни о чем не стала. Сказала, что не пойду за него замуж, что его родители люди падшие, я не хочу в такую семью! Он мне и ответил:

— Я тебя замуж беру. При чем родители? Они сами по себе будут дышать, а нам свой угол найти надо!

— И нашел! Уговорил сторожа «Водоканала» взять к себе в постояльцы. Тот давно жил один. Дети его разъехались, и мы с Гришкой через неделю перебрались к старику. Он нам целую комнату выделил. Я от радости порхала. Ведь это целое счастье, жить самим и никто при этом не врывается, не требует пузырь, и деньги за проживание. Правда, к тому времени защитила диплом, меня взяли на работу в больницу. Представляешь, я начала самостоятельную жизнь. Даже не верилось в собственное счастье! Вот так безоблачно прожили год. Гриша частенько выпивал со стариком. Тот любил бухнуть, когда не дежурил. Ну, поначалу все было безобидно. Муж не надирался до визга, стоял на своих ногах и ко мне не прикипался. Но все до поры, до времени. А через год я сказала, что нам пора подумать о ребенке. И не призналась, что уже беременна! О-о! Что тут было! Он так взвился, будто кровно его обидела:

— Короедов плодить? Только их мне не хватает! Чего придумала? Иль свихнулась вовсе? Мне на выпивку нет! А я корми свору голожопых!

— Я об одном говорю! — напомнила ему.

— Заткнись, заглохни, чтоб не слышал дурное! У самих нету крыши над головой! Ни на себя, ни под себя постелить нечего!

— Зачем женился? — спросила его.

— Баба потребовалась, а снимать каждый день дешевок, дело накладное. Иль сама не допрешь. Опять же заразы боюсь. Вот и схомутался как все. Чего тут мудрого! Ни один я дурак!

— И вот тогда сказала ему, что беременна. Гришка вовсе озверел. Какие гадости говорил, что слушать было больно. В тот день он отказался от ребенка, сказал, что он ни от него. Вот тут я впервые в жизни взорвалась и наехала на мужика по полной программе. Никогда ни на кого, ни по какой погоде не распускала руки. А тут, Ваня, мне стыдно вспомнить! Я вцепилась в него кошкой. Всего изодрала, покусала, навешала синяков и шишек. Как обзывала, жуть! Мне мужики позавидовали б! Куда что делось, лопнуло терпение. Я вступилась не за себя, а за ребенка, ведь Гришка велел сделать аборт. Я отказалась и объявила, что буду рожать. Мужик от горя чуть не свихнулся и пригрозил, что уроет малыша своими руками, едва того принесу из роддома.

— Зверюга, садист! Сволочь! — вырвалось у Ивана. Он подскочил с дивана, закурил. Дрожала в руках сигарета.

— А что ты хочешь от ублюдка? Ведь когда его отец пришел к нам чтобы сказать о смерти матери и попросил денег на похороны, Гришка сказал:

— Слава Богу! Наконец-то накрылась старая калоша! Зажилась бухое пугало! Нынче я у тебя через суд полдома заберу и буду сам там кайфовать, а потом и тебя подналажу, облезлого козла! Ты мне сам за жилье каждый месяц отслюнивать начнешь.

— Отец его всего на полгода свою старуху пережил. Но по разделу дома Гришка затаскал его в суд. Другие дети на этот дом не претендовали, не хотели с Гришкой связываться и позорить себя. Ну, а я у того деда из Водоканала осталась. Куда было деваться с грудной дочкой? Потом старик оформил дом на меня. Я присматривала за дедом как за родным человеком, лечила, кормила, обстирывала. Он умер когда моя дочь в школе училась. Никто из его детей на похороны не приехал, хотя всем сообщила телеграммами. Как говорят старики: чем меньше ребенок, тем теплее его душа, тем больше в ней добра и любви. Подросший все теряет с годами. Черствеет от бед, не помнит родителей. Так оно всюду водится, — вздохнула женщина горько.