Ллойд Джонс - Мистер Пип

Мы опять в страхе ждали возвращения краснокожих, и у людей сдавали нервы. Соседи ссорились по мелочам. Переругивались. Жены бросались с кулаками на мужей, мужья — на жен. Все шпыняли детей. По дворам, где прежде разгуливали петухи, теперь носилась малышня.

А однажды утром мы увидели, как мистер Уоттс тянет за собой тележку, в которой стоит его жена Грейс. По такому случаю он нацепил красный клоунский нос. В одночасье превратившись в Лупоглаза, он поразил нас тем, что с легкостью вжился в прежнюю роль; а еще тем, что и отношение к нему мгновенно сменилось прежним.

При виде Грейс, едущей в тележке, толпа сразу решила, что дом Уоттсов избежал беды. А значит, у Грейс и мистера Уоттса, скорее всего, уцелело все имущество. Доказательством тому служили нелепый клоунский нос и эта тележка. Никто не помнил, чтобы вещи Уоттсов тащили на костер. Но об этом никто и помыслить не мог, ведь мистер Уоттс был белым, а значит, жил совсем в другом мире, где не случалось подобных вещей.

Теперь люди решили, что именно у мистера Уоттса должна быть пропавшая книга, которая спасет их жилища.

Я не побежала со всеми громить дом, где жили мистер Уоттс и Грейс. Еще не хватало. Не могла же я допустить, чтобы мистер Уоттс, подняв глаза, увидел в толпе погромщиков свою Матильду. К тому же я знала, что эти поиски — пустая трата времени. Книга «Большие надежды», завернутая в тюфяк моего отца, лежала у нас под стрехой, как раз над тем местом, где спала мама. Никогда в жизни, ни до, ни после того момента, я не оказывалась хранительницей столь важной информации.

Теперь мне, как до этого — моей маме, довелось испытать душевные терзания. Когда наши соседи бросились к дому мистера Уоттса, я уже знала, что могло их остановить, но ничего им не сказала и ничего не сделала.

Вот как думает малодушный: Если я отсижусь в четырех стенах, то не увижу погром в доме Уоттсов. Я и знать ничего не буду.

Обыскав весь дом и не найдя книгу, люди, наверное, пришли в отчаяние и ярость. Мне было не по уму точно определить настроение толпы.

Но, подкравшись к дверям хижины и выглянув на улицу, я увидела, как мимо плывут пожитки Уоттсов. Люди выносили все подряд. Даже бесполезные электроприборы со шнурами и штепсельными вилками, болтавшимися в пыли. Одна женщина несла пластмассовый короб для белья. Видно, она была не прочь оставить его себе. Но так никто не поступал. Тяжелый скарб волокли прямо по земле. Двое мужчин тащили комод, словно свинью, которую вот-вот насадят на вертел. Я насчитала две-три улыбки. Хорошо еще, что улюлюканья не было.

Мне никогда раньше не доводилось видеть ничего подобного; ни разу в жизни я не сталкивалась с такой мстительностью, но люди, повторю, не сомневались в своей правоте. Никто не указывал им, куда что нести. А добра было видимо-не-видимо. Вся эта утварь представляла для нас немалую ценность, но никто не присвоил ни единой вещицы. Там была одежда. Фотографии. Стулья. Деревянные украшения. Резные фигурки. Маленький столик. И книги. В жизни не видела столько книг — и еще подумала: отчего же мистер Уоттс не давал нам их почитать?

Всё сожгли дотла.

Этот второй костер полыхал сильней первого. Потому что деревянных предметов было больше. Затихнув, мы смотрели на языки пламени. Никто не открещивался от своей причастности, а Уоттсы не пытались потушить огонь. Не позволили себе ни проклятий, ни обвинений.

Мистер Уоттс, стоя перед костром, одной рукой обнял Грейс за плечи. Это было похоже на проводы. Хотя мистер Уоттс и не изображал из себя участника церемонии, одно его присутствие делало те события осмысленными и даже оправданными.

В этот раз солдаты хлынули из джунглей. Они окружили нас стремительно, по-кошачьи. Последним вышел их командир.

У многих были повязки, пропитавшиеся кровью. Некоторые пустили на эти повязки лоскуты своих рубашек. Было видно, что командир подхватил лихорадку. Кожа у него пожелтела. Если у солдат глаза были воспаленно-красные, то у него — желтые. Лицо покрылось испариной; он буквально истекал потом. Казалось, этот человек слишком изможден и болен, чтобы творить зло.

Мы опять выстроились в шеренгу, не дожидаясь приказа. Солдаты большей частью разбрелись кто куда; винтовки слегка покачивались у них за плечами. Я увидела, как один из них вошел в ближайшую хижину, расстегнул ширинку и справил нужду.

Все мы обернулись к командиру. Разве мог он промолчать, когда его подчиненные оскверняли наши жилища? Но командир либо не заметил, либо не стал связываться. Заговорил он бесконечно усталым голосом. Тут я заметила, что у него подгибаются ноги. Он был совсем плох.