— А на другой день у нас был праздничный обед, и мы ее съели.
От этих слов мистер Уоттс дернул головой и вмиг ссутулился. По-моему, он был потрясен. Мэй, наверное, и сама это заметила, потому что она добавила: хорошо, мол, что птица этого не узнала.
Мы все испытали неловкость, которая передалась нам от мистера Уоттса.
Еще одна женщина, которая ходила вместе с моей мамой на совместные молитвы, решила преподать нам урок приличий.
— Главный признак хорошего воспитания — это умение хранить тишину, — начала она. — Впору моего детства тишина доставалась нам урывками, когда пустобрехи-псы, горластые петухи и трескучие генераторы наконец умолкали. Чаще всего мы, дети, не знали, как ею распорядиться. Иногда по неведению равняли тишину со скукой. Однако во многих случаях тишина необходима: например, когда тебе надо выспаться или побыть наедине с Богом, поразмышлять о Священном Писании. А от нарушителей тишины, — тут она погрозила пальцем всем девочкам, — держитесь подальше. У горлопанов-мальчишек грязные душонки. Мужчина, который ладит парус и слушает ветер, знает цену тишине; скорей всего, он и Бога чувствует глубже. Других советов я девочкам давать не стану.
Агнес Харипа подготовила беседу об отношениях полов и начала ее с улыбки. Пока весь класс не ответил ей улыбкой, она молчала. Гилберт сообразил не сразу, и она продолжала терпеливо ему улыбаться, пока не вмешался мистер Уоттс, который попросил Гилберта откликнуться. Чтобы ему было понятнее, мистер Уоттс тоже изобразил улыбку.
— А, ясно, — сказал Гилберт, и миссис Харипа смогла продолжить свою беседу.
— Я хочу сегодня поговорить о том, чему нас могут научить плоды личи, — сказала она. — Сладкое нельзя выставлять напоказ.
Она продемонстрировала всем пупырчатый плод, словно диковинку. Мы и так знали, что у личи тонкая, но твердая кожура. Счищаешь ее и впиваешься зубами в сочную, бугристую мякоть с привкусом миндаля.
— Сладкая улыбка, — продолжила Агнес, — еще не показывает, какая у человека сердцевина. Улыбка может ввести в заблуждение. Чтобы сохранить свою сладость, нужно защищаться. Девочки, защищайте свою сладость от мальчишек. Посмотрите на личи. Разве сохранили бы они сладость, кабы подставляли свою мякоть солнцу, дождям и ненасытным собакам?
Мы заинтересовались. Понимая, чего от нас ожидают, мы хором протянули:
— Нет, миссис Харипа.
— Верно, — согласилась она. — Плоды бы засохли и сморщились. Утратили бы свою сладость; хорошо, что самая вкусная часть личи защищена твердой кожурой. Все это знают, но никто не спрашивает, почему так устроено. Вот вам и ответ, дети мои.
Она вновь прошлась взглядом по нашим лицам. Высматривала смутьяна, который полезет с вопросами. В вопросах нет ничего дурного, если знаешь, из чего они выросли. Из бесхитростного любопытства или из желания сбить тебя с толку? Миссис Харипа дружила с моей мамой. Они вместе ходили молиться.
— Вопросов, очевидно, не будет, миссис Харипа, — сказал ко всеобщему облегчению мистер Уоттс. — Однако, если позволите, ваша беседа о сохранении невинности глубоко меня тронула.
Миссис Харипа сверкнула глазами в сторону мистера Уоттса. Заподозрила, что белый человек над ней насмехается. Что скрывала его улыбка? Какой-нибудь подвох — чего еще ждать от белого? А ведь ученики назубок знали все его маски. Не зря же они зубы скалят? Лучше бы она рассказала, как использовать в хозяйстве маниоку или куриные перья.
Я так злорадствовала при виде ее смятения, что не сразу заметила поднятую бровь мистера Уоттса: это был знак мне встать и поблагодарить миссис Харипу.
Ученики из вежливости похлопали в ладоши; миссис Харипа радостно закивала. Мы тоже были за нее рады. Нам нравилось слушать рассказы наших двоюродных братьев и сестер, матерей и бабушек. Зачем их отпугивать? Мы и так знали, что многих одолевала застенчивость и боязнь показаться глупыми, а потому они не решались появляться в школе; кое-кто уже ступал на расчищенную поляну и тут ни с того ни с сего поддавался сомнению. Терзаемый неуверенностью, такой человек не мог заставить себя подойти ближе, потому что начинал гадать, нужна ли кому-нибудь его история про геккона. Нам не раз доводилось видеть за окном спину какого-нибудь бедолаги, удирающего в спасительные заросли.
Тетя моей одноклассницы Мейбл пришла с домотканым ковриком. Хотела поговорить о «путях» и «удаче».
— Тканое полотно может кое о чем поведать, — сказала она. — Этот коврик, что помогает не заблудиться во сне, выткала для меня бабушка. Всего-то и нужно перекатиться на другой бок и нащупать выпуклую полоску. Эта полоска — река, что всегда вынесет к дому. А еще бабушка рассказывала историю о девушке, которая носила в себе знания о прибоях и морских течениях. Потом бабушка придумала песню о разных путях, открытых для человека. Такой же коврик, как у меня, получила и моя племянница. Чтобы она не заблудилась, ей дали наказ: петь всю дорогу от аэропорта до дома ее другой тетки, живущей в Брисбене. Как мне потом рассказали, петь она не пела, а коврик забыла в уборной. Так что тетке с выводком детишек пришлось самой тащиться в аэропорт.
Читать дальше