Альбер Коэн - Любовь властелина

— Ты спала с ним в тот вечер в «Ритце»?

— Нет.

— Ты была его любовницей?

Она упрямо встряхнула головой, с идиотским видом округлив глаза. Зря он сбросил ее на пол, не сумел совладать с собой. Она теперь боится и ни в чем не признается.

— Скажи, что ты была его любовницей.

— Не была его любовницей.

Зверек, притворившийся мертвым. Он ужаснулся, видя, как она превращается в зверька. Но ведь они целовались, за три часа до… за три часа до лучшего момента в их жизни!

— Ты не была его любовницей?

— Нет.

— Тогда почему ты предупредила, что должна сказать мне очень серьезную вещь?

— Потому что достаточно серьезно, что у меня было что-то в жизни.

Что-то? Ему представилось гигантское мужское достоинство, он отпрянул перед этим зверским видением. А она в этот момент сидит с таким чистым лицом, с таким целомудренным видом! Ужасно.

— Ну, продолжай.

— Нечего продолжать. Была такая романтическая дружба, вот и все.

— Ты спросила, можешь ли ты мне обо всем рассказать? И речь шла только о романтической дружбе?

— Да.

— Ты спала с ним!

— Нет! Бог свидетель, нет!

Эта экзальтация, это яростное отрицание вдруг вызвало у него отвращение. Какое же значение они все придают этим плотским сношениям. И вообще, примешивать Бога к этим половым вопросам! Выставлять эти связи на Божье обозрение!

— Приходил ли он к твоему мужу?

— Иногда. Не часто.

Он вздрогнул. Ах, бесстыдница, она осмелилась познакомить любовника с мужем! А с ним-то, наоборот, в первый вечер надо было слушать Баха, восхищаться соловьем, она была так торжественно серьезна, так девственно неловка при первых поцелуях, а потом, когда он приходил, сколько она изобретала всяких возвышенных штучек, становилась на колени. И это та же самая женщина, которая могла хладнокровно представить любовника рогоносцу. Вот она, женская загадка.

— Ты приходила к нему? — (Она посмотрела на него, кашлянула. Он подумал — чтобы выиграть время.) — Ты приходила к нему?

— Первое время, да. Потом мне больше не хотелось. Мы виделись в городе, в чайных.

Он взмахнул четками. Ох, эти тайные свидания, настолько более насыщенные, чем их дни в «Майской красавице»! Ох, как она готовилась к встрече с мужчиной! Ох, как она заходила в чайную, выискивала его глазами, улыбалась!

— Почему ты больше не захотела приходить к нему?

— Потому что на третий раз он стал слишком настойчив.

Настойчив! Он любовался ею. Она находила нужные слова, эта женщина, такие пристойные, слова, которые прикрывали ее поступки. Настойчив, это звучит так невинно, из серии менуэта, комплиментов, учебника хороших манер, Моцарта. Она даже в плотские дела умудрялась внедрять правила хорошего тона! И к тому же, таким способом она пыталась облагородить распутство этого типа, такая жуткая женская снисходительность к мужскому свинству.

— Тебе казалось, что ты любишь его, сама мне призналась, но ты больше не захотела приходить к нему. — (Она посмотрела на него, опустила голову. Разве она говорила, что ей казалось, будто она его любит?) — Давай, подумай, ты же понимаешь, что это абсурдно.

Помолчав, она подняла голову.

— Мне страшно сказать правду, потому что ты подумаешь, что я была его любовницей. Да, я приходила к нему. Но я не была его любовницей.

— Мы еще к этому вернемся. Так кто же это был, этот целомудренный, но настойчивый друг?

— Господи Боже, зачем тебе?

— Назови его фамилию! Его фамилия, быстро!

С бьющимся сердцем он ожидал появления врага. Как ни страшно его увидеть, но врага надо знать в лицо.

— Дицш.

— Национальность?

— Немец.

— Вот мне повезло. А имя?

— Серж.

— Откуда такое имя, если он немец?

— Его мать была русская.

— А ты, я погляжу, все о нем знаешь. Чем он занимается?

— Он дирижер.

— Какой-то дирижер.

— Я не понимаю.

— Ты его уже защищаешь?

— Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

— И при этом говоришь мне «вы».

— Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Теперь на «ты», как с немцем! Ну, спасибо. Я объясню тебе, дорогая. Для тебя это Дирижер. Для меня, поскольку я не знаю этого господина Вержа, пардон Сержа, он всего лишь какой-то дирижер. Эйнштейн, вот Физик. Фрейд, вот Психоаналитик.

Раздувая ноздри, с безумным радостным лицом, он шагал по комнате, а за ним развевались полы халата. Внезапно он обернулся к ней, закурил сигарету.

— Бедная малышка, такая неловкая, — начал он, чтобы ее подготовить.

— В чем я неловкая?