Джон Грин: В поисках Аляски

Я проводил нашего гостя взглядом до двери и увидел в проеме Такуми, победоносно вскинувшего кулаки, а потом он улетел наверх выключать музыку. Я обрадовался, что он хоть что-то увидел.

У Такуми было довольно времени на то, чтобы вынести оборудование, потому что мы еще несколько минут гоготали и обсуждали случившееся, не обращая внимания на Орла, все повторявшего:

— Ну все, все. Успокаивайтесь. Успокойтесь уже, утихните.

Затем выступил приглашенный гость старшеклассников. Ему конечно же никто не обрадовался. На выходе из зала нас обступили старшие:

— Это вы все устроили?

Я лишь улыбнулся и ответил отрицательно. Это ведь был не я, не Полковник, не Такуми, не Лара, не Лонгвелл Чейз, не кто-либо еще из присутствовавших в зале. Права на эту идею всецело принадлежали Аляске. Она говорила, что самое сложное в хорошем приколе — это невозможность признаться, что это сделал ты. Но теперь я мог похвастаться от ее имени. Медленно направляясь к выходу, я говорил всем, кто меня слушал:

— Нет, не мы. Это Аляска.

Мы все вчетвером собрались в сорок третьей, буквально сияя радостно от успешно проведенной операции — мы были уверены, что такой успех в Калвер-Крике никто не сможет повторить. Я и не задумывался о том, что нам может влететь, до тех пор, пока дверь в нашу комнату не отворилась и над нами не возвысился Орел, в негодовании качающий головой.

— Я знаю, что это были вы, — сказал он.

Мы молча посмотрели на него. Орел часто блефовал. Может, и сейчас блефует.

— Чтобы больше ничего подобного не было, — добавил он. — Боже ж ты мой, «низвергнуть парадигму патриархата» — как будто она эту речь сама написала. — Он улыбнулся и закрыл за собой дверь.

ПОЛТОРЫ НЕДЕЛИ СПУСТЯ я шел с последнего урока, и палящее солнце напомнило мне, что весна в Алабаме длится всего несколько часов: в мае уже началось шестимесячное лето, по спине текла струйка пота, и я принялся тосковать по суровому январскому ветру. В своей комнате я застал Такуми: он сидел на диване и читал принадлежавшую мне биографию Толстого.

— Э-э… привет, — поздоровался я.

Он закрыл книгу, положил ее рядом и объявил:

— Десятое января.

— Что? — не понял я.

— Десятое января. Знакомая дата?

— Ну да, в тот день умерла Аляска. — Формально, она скончалась в первые три часа 11-го числа, но для нас роковой все же стала ночь с понедельника, 10-го января, на вторник.

— Да, но это не все, Толстячок. Девятого января. Мама повела Аляску в зоопарк.

— Погоди. Нет. Откуда ты это знаешь?

— Она рассказала нам эту историю, когда была «Ночь в сарае». Помнишь?

Конечно же я не помнил. Если бы я был способен запоминать цифры, мне бы тройка с плюсом по математике так дорого не стоила.

— Черт возьми, — воскликнул я, и в этот же момент вошел Полковник.

— Что такое? — спросил он.

— Девятое января тысяча девятьсот девяносто седьмого года, — сказал я. — Аляске понравились медведи. Ее маме — обезьяны.

Пару секунд Полковник тупо смотрел на меня, а потом снял рюкзак и швырнул его в противоположный угол:

— Дерьмо. ПОЧЕМУ, БЛИН, Я ОБ ЭТОМ НЕ ПОДУМАЛ?

И за минуту Полковник придумал ответ на наши вопросы — точнее никто бы не сформулировал.

— Так. Она спит. Звонит Джейк, они разговаривают, она рисует, смотрит на беленький цветочек, и у нее мелькает мысль: «В детстве мне мама такие в волосы вплетала», и все. Она бежит в комнату и кричит, что она забыла — забыла про маму, ясное дело, — хватает цветы и уезжает… куда? — Полковник посмотрел на меня: — Куда? На могилу матери?

Я согласился:

— Ага, наверное. Да. Аляска садится в машину, думая только о маме, а на дороге грузовик и полицейская тачка, а она пьяная, злая, и она спешит, она уверена, что сможет протиснуться как-нибудь, она ведь даже соображать ясно не в состоянии, все мысли заняты только мамой, она думает, что проскочит, и тут… все.

Такуми медленно кивает, обдумывая нашу версию, а потом говорит:

— Либо же она берет цветы, садится в машину. Но она уже опоздала. Может быть, она винит себя за то, что снова подвела мать — сначала не позвала на помощь, а теперь даже забыла чертову дату. Аляска в ярости и полна ненависти к самой себе, и она думает: «Все, хватит, я это сделаю», и тут как раз подворачивается полицейская тачка, она думает, что это ее шанс, и жмет на газ.

Полковник достал пачку из кармана и принялся постукивать ею по «ЖУРНАЛЬНОМУ СТОЛИКУ»:

— Да уж, все прояснилось лучше некуда.