Грэм Джойс - Реквием

За год до этого в школе был еще один учитель, Майк Сэндс, — способный и преданный делу работник школьного образования, стремившийся к продвижению по служебной лестнице, но павший жертвой соблазна. Слухи о его связи с ученицей пятого класса скоро подтвердились. Первоначальное недоверие всего педагогического состава к слухам переросло в открытую враждебность, и за какую-нибудь неделю он превратился из товарища по работе, пользующегося любовью и уважением, в парию и отщепенца. Женщины отзывались об этом факте с горечью и, похоже, воспринимали его как личное оскорбление; мужчины отнеслись к слабости коллеги с презрением, однако шутки, которые они смущенно бросали по этому поводу, выдавали, скорее, скрытую зависть.

— Бедняга, — сказала Кейти, когда он поведал ей эту историю.

Бедняга? Кейти была единственной, кто отнесся к Сэндсу с участием, все остальные высказывались по его адресу совсем иначе.

— Бедняга? Да он скотина, — сказал Том. — Он бессовестно злоупотребил своим положением, нарушил все этические нормы. Он заслужил все то, что получил. — Том сам чувствовал, что это звучит как лицемерное осуждение.

— Все, что ему надо было сделать, — оставить ее в покое. Всего-навсего. Но он не смог. И продолжал падать все ниже. — Высказывания Кейти порой озадачивали его. — Это секс. Мы не в силах им управлять. Потому-то религия так его и ненавидит. Она хочет спасти нас от самих себя. Если у нас нет незыблемых убеждений, мы не можем доверять самим себе.

— Жестокая битва за живую душу, — подхватил он.

— Думаешь?

— О да. — Он пытался произнести это с иронией, но она восприняла его слова серьезно.

Майк Сэндс подал заявление об уходе, не дожидаясь, пока его выставят. Том не знал, устроился ли он преподавателем в каком-нибудь другом месте. После его ухода имя его еще некоторое время звучало в учительской. Прошел еще один семестр, и однажды утром Том обнаружил на классной доске эти абсурдные обвинения в свой адрес.

В них не было ни слова правды, полная чушь. Он очень разумно разрешил эту проблему. Выявил, кто из мальчишек это делал, отнесся с пониманием к тому факту, что он не мог справиться со своим всепоглощающим чувством к этой Макговерн и ревновал ее. Том объяснил ему, что Келли переживает приступ влюбленности в учителя и это бывает со всеми девчонками. Он был великодушен и отпустил мальчишку, всего лишь предупредив его.

Но он стал глядеть на Келли новыми глазами и ничего не мог с этим поделать. Буквально на следующий день она предстала перед ним в новом свете, живая и яркая, окруженная золотым сиянием. Знаки внимания, которые она ему посылала, стали мешать ему и даже тревожить. Она неизменно задерживалась после урока, выходя из класса последней, и он невольно замечал, что ранец у нее за спиной подтягивает платье вверх, приподнимая подол и открывая лишний дюйм ее бедер. Прежде чем закрыть дверь за собой, она всегда оборачивалась, ловя его взгляд, устремленный на нее.

«Господи Иисусе, — думал он, — ей всего пятнадцать, а она уже знает, как поймать мужчину на крючок».

Однажды в конце особо утомительного семестра, когда Том навевал скуку на самого себя, втолковывая ученикам различия между религиозными учениями, Келли подошла к нему после урока с вопросом:

— Почему мы не изучаем Песнь песней?

Другие школьники между тем покидали класс, оставляя их наедине, а он не смог сразу найти подходящего ответа.

— Что?

— Мы проходили иудаизм, индуизм, ислам и буддизм. Почему мы не читали Песнь песней?

— Потому что это не особая религия, Келли. Это одна из книг Ветхого Завета. Свадебная песнь. — Он притворился, что ищет что-то в ящике стола, чтобы не встречаться с ней взглядом.

— Я знаю. Приятель моей сестры учится в колледже. Он говорит, что мы в школе до этого еще не доросли.

— Ну, что еще может сказать студент колледжа? — Он поднял глаза. Она тряхнула медными волосами и облизала розовые губы. Она сделала это совершенно бессознательно. Блеклый электрический свет придавал желтоватый оттенок ее лицу и губам. — Подожди, — сказал он и стал поспешно выбираться из-за стола. — Я дам тебе Библию, прочтешь ее дома.

Ключи тряслись в его руке, Пока он отпирал дверь кладовой. Единственное, о чем он думал, — поскорее дать ей книгу и выпроводить восвояси. Он не мог находиться в классе наедине с ней. Просто не мог.

В кладовой он чувствовал себя в безопасности, но все время ощущал ее присутствие за дверью. Он включил свет и оглядел ряды учебников. Он искал издание Библии с достаточно крупной печатью и достаточно сухими комментариями, предпочтительно в обедненном современном переводе, который снижал бы пафос Песни и подходил бы для пятнадцатилетней сирены, влюбившейся в своего учителя.