Грэм Джойс - Реквием

Впервые я услышал о Мастерах, или Приближенных, как будет правильнее их называть, когда я был студентом одного из английских университетов — того, что в городе Лестере. Там я вел нормальную студенческую жизнь — то есть пренебрегал исламским запретом на алкоголь и в течение трех лет напивался вдрызг и непрерывно старался — с переменным успехом — затащить в постель английских девушек. После окончания университетского курса я остался в университете писать диссертацию. Я был членом Исламского студенческого общества и страстно боролся за самые разные идеалы — не помню уже, за какие именно. Но другие члены Исламского студенческого общества сторонились меня.

Предела падения я достиг, когда влюбился в простую английскую девушку по имени Виктория. Она отдалась мне всего один раз, после чего не захотела иметь со мной ничего общего. Я рыдал и заламывал руки. Я выпил весь виски, продававшийся в супермаркете. Я помню, как просыпался по утрам с чувством, что у меня не голова, а гнилая дыня. Вам знакомо это ощущение?

Мой друг Рашид, президент Исламского студенческого общества, решил поговорить со мной. Он сказал, что я становлюсь в университете всеобщим посмешищем, и велел мне взять себя в руки. И это помогло мне. Я бросил пить и стал усердно трудиться над диссертацией. Рашид пригласил меня однажды съездить вместе с ним к его друзьям в Брэдфорд. Там я разговорился с одним из его друзей, и он, узнав, что я из Лестера, посоветовал мне посетить некоего человека, живущего в этом городе. Тогда-то я и услышал впервые о Мастерах, Приближенных.

Меня заинтересовало то, что он сказал, и, вернувшись в Лестер, я сходил по адресу, который он мне дал. Это был ничем не примечательный дом в азиатском квартале. Я никого не предупреждал о своем визите, но меня встретили так, словно ожидали моего прихода. Когда я позвонил у входа, дверь открыла арабская женщина, которая, не говоря ни слова, сделала знак, чтобы я вошел. Она провела меня в скудно освещенную комнату в глубине дома. Посреди комнаты на полу сидел человек. Напротив него лежала подушка, словно ожидавшая меня. Я хотел войти в комнату, но тут человек предостерегающе поднял руку.

— Стой! — приказал он. — Оставайся у двери. В тебе слишком много винных паров.

Я был удивлен. Я не пил уже недели три и сказал ему об этом.

— Три года, — сказал он. — Ты должен не пить три года, и тогда этот джинн оставит тебя. И в это время ты не должен страдать из-за женщины, которой не можешь добиться.

В первый момент я подумал, что кто-то рассказал ему обо мне, но это было невозможно. Разговор в Брэдфорде был совершенно случайным. Я вглядывался в человека, сидящего на полу. В полутьме трудно было определить его возраст. Очки отражали падавший на них свет, и глаз было не видно. Но я видел его седые полосы и морщины. Я подумал, что он, скорее всего, индиец или иранец, но его костюм западного образца иг позволял судить об этом наверняка.

— Я ничего не могу сделать для тебя, пока ты пропитан алкоголем, — сказал он. — Приходи ко мне через год.

— Но через год меня здесь не будет, — ответил я, стоя в дверях. — Я возвращаюсь в Палестину.

— Раз ты уезжаешь в Палестину, тебя действительно не будет здесь долго, — сказал он, блеснув очками.

Затем он подозвал женщину, стоявшую все это время позади меня, и что-то прошептал ей. Она вывела меня в коридор и закрыла за нами дверь.

— Тебе повезло, — сказала она. — Ты везучий молодой человек. — Она написала мне по-арабски на листке бумаги чье-то имя и адрес. — Сходи к этому человеку.

Я увидел, что человек этот живет в Багдаде.

— Багдад! — воскликнул я. — Зачем мне в Багдад? Я никогда там не был и не испытываю желания ехать в эту жестокую, воинственную страну.

— В таком случае не езжай, — сказала женщина, выпроваживая меня из дома.

Я вышел на улицу, качая головой.

Ехать в Ирак я не собирался, однако листок с адресом не выбросил. Спустя две недели я уже был в Иерусалиме и размышлял о своем будущем. Какое-то время я пытался найти работу, берясь то за одно, то за другое дело. Я даже повязывал лицо платком и бросал камни в израильских солдат. Но это развлечение перестало мне нравиться после того, как одна из пуль насквозь пробила мне бедро. Дюймом выше — и вы разговаривали бы сейчас с евнухом.

Мне нечего было делать в Иерусалиме. Я уже подумывал о том, чтобы вернуться в Англию, но тут вспомнил про листок бумаги и отправился в Багдад.

Это был семьдесят шестой год — спустя два года произошла исламская революция в соседнем Иране, а через год после этого Саддам Хусейн стал президентом Ирака. Я проделал кошмарный путь по Ираку на автобусе и прибыл в Багдад, чувствуя себя больным и несчастным. Когда я вышел из автобуса и на меня напала целая туча мух, мне захотелось тут же вернуться домой.