Грэм Джойс - Реквием

В свои пятнадцать лет она была вся, до последней ресницы, подобна прекрасному шелковистому цветку. Ее бронзовые волосы отбрасывали блики; ее лицо мягко светилось изнутри, как спелое яблоко. Он понимал мальчика, сходившего из-за нее с ума, — это было неудивительно. Она всегда садилась за первую парту, прямо под носом у Тома; на ней была накрахмаленная белая блузка, демонстрировавшая очертания ее юной груди. Над левой грудью пламенела кроваво-красная роза — школьная эмблема. Том вспомнил, как однажды, рассказывая классу о чем-то, он отвлекся, зачарованный этой эмблемой на ее груди, и сбился, потеряв на миг нить своего повествования.

Она заметила это и улыбнулась ему. Это была ее маленькая победа. Он не ответил на ее улыбку.

Девочки в этом возрасте обладали какой-то таинственной притягательной силой. Неудивительно, что взрослые женщины ненавидели мужчин, падких на молоденьких девушек, — а таких было немало. Но после восемнадцати лет этого необыкновенного цветения их сияние начинало блекнуть. Общество, откладывая женскую сексуальную активность на годы психологической зрелости, приходило в противоречие с природой, приурочившей пик женской репродуктивной способности к школьному возрасту. Это страшно обедняло женщин, думал Том, гораздо больше, чем мужчин. Он видел, как была озабочена этим Кейти, с ее косметикой, кремами и режимом. Он-то всегда убеждал ее, что это не имеет значения, что их отношения от этого не зависят. Он был уверен, что говорит сущую правду, абсолютно уверен.

Он смотрел на ноги этой девушки, когда она выходила из класса вместе с подругами. Некоторые из них, одетые в невзрачную школьную форму, были сиренами. Эти провокационные короткие юбки. Черные колготки, шелестящие в коридорах. Начищенные до блеска туфельки. Высокие каблуки. Накрашенные ногти. Вытянутые шеи. Груди. Сердца, бьющиеся под белым накрахмаленным полотном и розой, истекающей кровью. И благоухание чистоты и невинности, которое, подобно опийному маку, наполняло воздух дикими феромонами.

Таинственная привлекательная сила? Ничего в ней не было таинственного.

«Прекрати, — приказал себе Том, когда класс опустел. — Просто прекрати». Фантазии, связанные со школьницами, посещали учителей мужского пола. Некоторые удовлетворяли их, другие пресекали. Вопрос решался очень просто. Девочкам было всего четырнадцать-пятнадцать лет, и подобные фантазии были отвратительными, нечистыми, неправильными.

Но избавиться от них было невозможно.

Записанный на пленку призыв на дневную молитву вибрировал на пропеченных крышах зданий, когда Том пробирался узкими улочками мусульманского квартала. Улочки пропахли гниющими фруктами, пряностями, горячей пылью. Первые тени начинали отделяться от стен и порогов, разливаясь по земле, подобно жидкой эктоплазме. Том помнил дорогу и без груда нашел нужный дом. Он не сказал Шерон, что идет сюда.

Он позвонил в звонок и стал ждать. Но тут он вспомнил, что говорила Шерон, и позвонил еще три раза. В окне над ним появилась встрепанная черная голова. На него уставилась пара налитых кровью глаз, явно не узнававших его. Затем в пыль у его ног упала связка ключей, и голова исчезла.

Том поднялся по каменным ступеням. Дверь наверху была раскрыта. На пороге он задержался.

— Заходите, — произнес Ахмед с некоторым сомнением в голосе и почесал голову. Он был в белом халате, босиком. — Сидите, пока я приготовлю чай.

Том опустился на одну из подушек у стены и ми-пут двадцать разглядывал драпировки, развешанные на стенах. Было похоже, что хозяин забыл о нем. Но наконец он появился с мятным чаем и какими-то маленькими пирожными и печеньем.

— Пожалуйста, простите мне мой вид и некоторую скованность в движениях, — сказал он. — Сегодня ночью у меня была схватка с джиннией, одна из самых тяжелых за все время. В городе творилось черт-те что. Она вконец распоясалась, и мне с трудом удалось хоть как-нибудь утихомирить ее. Я почти не сомкнул глаз.

Говоря это, Ахмед отчаянно зевал и раздраженно жестикулировал. Том был не в состоянии более или менее осмысленно реагировать на эти жалобы. Ахмед отзывался о своих демонах, как о каких-нибудь неблагоприятных погодных условиях, но вид у него при этом был такой, будто он действительно всю ночь дрался со вполне реальным и не хилым противником.

— А она что, одна приходит? — спросил Том, чувствуя себя довольно глупо.

Ахмед уставился на него, словно удивляясь тому, что кого-то всерьез интересуют его враги. Том глотнул прекрасный чай с мятой — отчасти для того, чтобы увернуться от пристального взгляда.