Сергей Обломов: Медный кувшин старика Хоттабыча

Слезы песчинок солью льются в часы, ключи минут, водопады дней, капли лет Леты. Выплаканное время сливается в общий океан истории, и к его безбрежному побережью мы бережно приносим в ладонях ушедшее сквозь пальцы, ладно просеянное прошлое; и остаемся бродить — до самозабвения. И все же его можно потрогать — зачерпывать и пересыпать, переживая. Но новое время, образующее горы воспоминаний запечатанными в неизменяемые живые картинки сведений, сведенные воедино со звуком и сжатые до «да» и «нет», единицы и ноля, облачается в новую меру невозвратности. Время мира мерцает мерно звуком, чтобы меру времени было невозможно осязать, как и его само. Издревле раз в день стреляет по прежнему пушка, раз в час по прежнему звонит колокол, но лишь близость второго прихода тысячелетия Христа ограничила постоянство тишины до пикающих секунд, как перед Большим Взрывом — Конца и Начала.

Точно капли звуков, волнами точащие камень пространства, точки сигналов точного времени, неумолимо отмеряющие настоящее для нас, меня и меня другого, уже больше не являются многоточием многих точек этой истории. Каждая новая точка, которая сейчас откладывается в совокупную общую память наших голов и сердец, — это неизбежное приближение к последней шестой длинной точке: тире перед последней датой. Точке, увы, не меняющей кривой линии времени, точке, которую никак нельзя реализовать изобразительно, только вербализовать образно, но которая, как они утверждают, в точности соответствует пятнадцати таким разным часам Московского времени. Как будто необязательное время может быть Московским. Как будто оно вообще должно быть пространством Земли. Как будто вообще оно должно быть. Точка.

Точка.

Точка.

Точка.

Точка.

Длинная Точка.

Коротко об авторе

Сергей Обломов родился в 1999 году, окончив к этому времени среднюю школу и Историко-архивный институт в составе РГГУ. Начав свою трудовую биографию в качестве библиотекаря, практически освоил несколько несмежных профессий, не став профессионалом. Прописан в Москве. Постоянно живет, где попал. В русской классической литературе рубежа тысячелетий занимает невидное место. В ваших руках первый (не исключено, что не последний) текст нового русского писателя, изданный в России в твердом переплете на новом русском языке. Подержитеего.Подольше.Пустьонстанетвашим.

Кто бы ни был тот, кем в конце концов стал Фэншо, у меня есть ощущение, что началось это именно тогда. Он оформился очень быстро, уже был некой строго обозначенной территорией к тому моменту, когда мы пошли в школу. Он был осязаем, тогда как остальные мы были существами, лишенными формы, в муках постоянного беспокойного мятежа, слепо барахтавшимися от одного мгновения к другому. Я не хочу сказать, что он быстро вырос — он никогда не выглядел старше, чем был, — но уже самим собой еще до того, как стал взрослым. По какой-то причине он никогда не был подвержен сдвигам роста, подобно нам, всем прочим. Его трагедия была другого порядка — скорее внутренней, без сомнений, более болезненной, — но не обусловленной внезапными переменами, преломляющими обычную жизнь любого другого. (Пер. Сер.Клада.)

Го или Гов — по-старославянски — корова.

Имеется в виду «Origins» или «Legacy».

Имеется в виду «Caucasian».

Имеются в виду английские слова «Happy together».